Шанс полюбить - [19]

Лишь недавно Джейк разрешил себе вспоминать о сыне и бывшей жене. Боль, сопутствовавшая воспоминаниям, усиливалась от сознания собственной вины и бессильной злобы. О том, что жена ему неверна, он узнал только после смерти Джонни. Узнал, что у нее вошло в привычку встречаться со своими любовниками на побережье, – и в тот, последний раз она нарочно отправила Джейка на благотворительный вечер, чтобы он не смог поехать вместе с ней.

Кэсс собиралась оставить Джонни дома с опытной няней, которая жила с ними; но та в последний момент слегла с гриппом, и Кэсс решила взять мальчика с собой, пригласив соседскую девочку-подростка, чтобы она приглядывала за Джонни, пока Кэсс будет крутить со своим очередным любовником.

Нельзя было позволять ей тащить с собой ребенка, раз миссис Рэй, которая была Джонни лучшей матерью, чем сама Кэсс, не смогла поехать. Джейк находил для себя лишь одно оправдание: он был страшно занят. Впрочем, он нарочно взваливал на себя побольше дел, с головой зарывался в работу, чтобы не замечать, как разваливается их брак.

Причиной смерти сына оказался его собственный телефонный звонок – даже сейчас, семь лет спустя, эта мысль обожгла его невыносимой болью. Он хотел поболтать с Джонни, сказать, что папа приедет к нему, как только выберет время. Джонни с няней гуляли у моря. Услышав телефонный звонок, девчонка побежала в дом, строго-настрого приказав Джонни не подходить к воде.

Когда она вернулась, было уже поздно. Судя по цепочке маленьких следов, Джонни погнался за птицей или, может, за крабом, подошел слишком близко к линии прибоя, и его накрыло волной и утащило в море.

В одно мгновенье мир Джейка рухнул. Ясные синие глаза, золотистые кудряшки, которые Кэсс все время хотела подстричь, а Джейк упрашивал оставить, все это маленькое существо, такое любопытное и обаятельное, исчезло. Исчезло навсегда.

– Папа, а почему, когда молоко разливаешь, оно голубое, а когда пьешь, оно белое?

– Все дело тут в преломлении света, сынок, – есть такие частицы, которые фильтруют… ну, скажем так, краски…

– А что такое частицы?

Джейк сидел в одном из грузовиков компании напротив дома Либби; она увидела его, случайно выглянув в окно. Если бы она тотчас не узнала эти сильные плечи, обтянутые кожаной курткой, лежащую на баранке мускулистую руку, контур головы, если бы ей сразу не показалась знакомой его поза, она приняла бы его за служащего, снимающего показания счетчиков, или за кого-нибудь в этом роде.

– Джейк? Что это вы здесь делаете, почему сидите в машине?

– Ничего, просто я… – Он заметил, как потеплел его голос, и мысленно стал облачаться в броню. – Просто я был по делам здесь, поблизости, и решил заглянуть, посмотреть, как вы тут.

– Очень мило с вашей стороны. – В голосе ее слышалась растерянность. – Может, зайдете, выпьете чашечку кофе? Я только что сварила суп – уже почти что полдень, и если вы проголодались…

– Нет, нет, Либби, спасибо. Думаю, мне пора ехать… но все равно, спасибо за приглашение.

И все же через несколько минут Джейк уже сидел за столом в кухне Либби, хорошенько вымыв руки и закатав рукава рубашки, чтобы скрыть жирное пятно на манжете.

Когда он увидел Либби в первый раз – незнакомую беременную женщину, такую несчастную и одинокую в многолюдном зале, – что-то в ней задело его. Потом они встретились через семь лет, в другом городе, при других обстоятельствах. Он не сразу узнал ее, но сразу почувствовал влечение к ней – смутное, непостижимое рассудком.

А теперь, в кухне, перед ним была другая Либби. Какая-то новая, особая атмосфера с каждой минутой усиливала беспокойство Джейка.

Дело было не в кухне. Кухня как раз оказалась на редкость обыкновенной. Линолеум, разрисованный под кирпичную кладку, желтые буфеты образца тридцатых годов, на подоконнике в ящиках росли овощи – морковь, репа, сладкий горошек.

Нет, дело не только в кухне и не только в самой Либби. Но внутренний голос предупреждал его: смотреть, как Либби хозяйничает в своей собственной кухне, – все равно, что жонглировать динамитными шашками.

На Либби был розовый хлопчатобумажный комбинезон и потрепанные спортивные туфли. Не слишком соблазнительный наряд. От нее пахло мылом и специями, и волосы, как всегда непослушные, выбивались из конского хвоста, схваченного красным платком.

Он впадает в маразм, твердил себе Джейк. Ни один нормальный мужчина не потерял бы голову из-за этой Бетти Крокер в розовом комбинезоне. Но как может добропорядочная домашняя хозяйка быть так чертовски сексуальна? Кто бы подумал, что запах имбиря, мыла и куриного супа действует возбуждающе? Это удар ниже пояса. Иначе не скажешь.

Детство Джейка прошло в доме с двенадцатью спальнями; прислуги там было пять человек, зато родители вечно отсутствовали; детям, по их мнению, следовало проводить время исключительно в своих комнатах на третьем этаже, престижных детских садах и закрытых школах. Все, что он помнил о кухне, – это черно-белый кафельный пол и сувенирный дракон в белоснежном облачении.

Потом у него появилась своя собственная, ослепительно белая кухня – сверкающая начищенная сталь, дезинфицирующие средства с запахом сосны, безукоризненно вежливая прислуга, приходившая на несколько часов три раза в неделю. Лучшей из всех была кухня в Вирджинии. Множество медной посуды, на полках – голубые керамические безделушки. Кэсс потратила много энергии на то, чтобы украсить кухню по собственному вкусу; заботиться обо всем остальном она предоставила экономке. Кэсс и сама была в доме лишь украшением. Она никогда не пыталась взять на себя роль хозяйки. Если Джонни снился по ночам дурной сон, Джейк сам всегда вставал, чтобы принести мальчику стакан молока с печеньем. Джейк завтракал вместе с сыном за натертым до блеска сосновым столом. Джейк испек ко дню рождения Джонни шоколадный торт и затейливо украсил его разноцветными леденцами – Кэсс тогда оставила просьбу сына без внимания и заказала в своей любимой кондитерской уродливую сахарную башню.