Шанс для чародея - [29]

Мне хотелось жить и наслаждаться пением соловья в терновнике. Солнцем в небе. Травой на нескошенном лугу. Плясками на деревенских праздниках. Бутылкой крепкого вина. Жареным цыпленком на столе. Чистым воздухом у ручья. Самим ощущением жизни.

Я хотел быть живым и хоть немного счастливым. Я хотел быть простым человеком. Самым обычным. Как все люди.

Как люди, которые, по словам Фамьетты, бесправно живут на земле, которая им не принадлежит. И оскорбляют своим присутствием ее земли. Ее, а не мои. В голове тут же всплыла дикая пляска ночью. Пляска в кругу нечисти, нарочно вытаптывающий поля моего отца.

- Говорят, что люди, которые провели ночь в обществе фей, наутро будут охвачены такой черной тоской по минуте волшебства, мелькнувшей в их скудной человеческой жизни, что наутро непременно сами влезут в петлю, - мысль оформилась в моей голове так четко, будто это одна из ночных знакомых снова зашептала мне на ухо свои аморальные речи. Я даже обернулся через плечо, чтобы проверить, что за моей спиной точно никто не стоит.

Мне хотелось выпить чего-то крепкого. Хотя слуги, которые были уверены в том, что я и без того слишком сильно пьян, наверняка, получили приказ от отца весь день отказывать мне в выпивке. Но все равно стоит отыскать виночерпия и сказать ему, что я должен опохмелиться. Пусть уж лучше думает так. Я прикинул, удастся ли мне самому выпросить у ключницы запасной ключ от погреба или лучше послать за этим Поля. Ему в доме всегда доверяли больше, чем мне, хотя это было нечестно. Он ведь еще больший вертопрах и гуляка, чем я, но дома умеет притворяться приличным. Так что лучше отправить за вином его. Только вот при мысли о погребе мне почему-то стало дурно. Я вспомнил противного гнома и тут же передумал туда идти. А тем более посылать туда брата, который и не предполагает о том, что на наши излюбленные ячейки с бутылками уже может быть наложено какое-то заклятие.

Поль так наивен. Раскрепощен, испорчен и наивен. Не стоит подставлять его. Он ведь сегодня хотел защитить меня, хотя наверняка уже и пожалел об этом. Разгневанный отец тут же начал кричать, что мы оба бездельники, молодые лодыри и подлецы, недостойные его снисхождения и тем более права наследовать его земли. Это еще было обосновано тем, что в моих карманах за ночь не осталось ни одной монеты. Отец решил, что я все пропил. Что его совсем не порадовало.

Я не стал валить вину на фей, чтобы не усугублять дело. Хоть все и знали о том, что я пошел ночью в поле ловить сверхъестественных существ, но никто бы не поверил мне, если бы я стал утверждать, что встретил таковых. И тем более в то, что таковые меня обокрали. Даже Полю стало бы смешно, заяви я такое. Отец и так был недоволен тем, что за ночь я не совершил ничего достойного, даже не заехал к деревенскому священнику, чтобы отвести его на якобы испорченные нечистью места. Ему было бы приятнее, если бы я всю ночь прошатался там с попом, махающим над полем кадилом или бубнящим псалмы. Так выглядело бы пристойнее. Репутация феодала возросла бы в глазах подчиненных от этого поистине благотворительного акта. Его сын приобрел бы авторитет храбреца не побеждая нечисть, а лишь делая вид, что он охраняет своей шпагой читающего молитвы пастыря. Естественно лишь до того момента, пока шпагу не пришлось бы пустить в ход. Отец был против крайних мер, раз в тех нет необходимости. Его заговор против короны не в счет. Власть и деньги это единственное, за что он готов был сражаться любыми способами. В других же случаях было куда лучше и безопаснее изобразить из себя театрального героя. Так считал отец. Я же оказался дураком. Я пошел драться с нечистью там, где удобнее было просто сделать вид. Тогда бы меня уже славили в деревне во благо отцу. Кому не хочется иметь сына-героя. Священник тут же разнес бы слухи обо мне, позови я его с собой. В мой адрес посыпались бы похвалы. Незаслуженные, но лестные.

Теперь же меня только осуждали, полагая, что всю ночь я где-то беспробудно пил и успел пропить не только деньги, но даже перстни и кольца со своих рук. Лошадь, по сплетням прислуги, я тоже пропил. Ведь домой пришел пешком.

Так бы все и считали, не прискачи конь сам обратно. В его аккуратно расчесанную гриву кто-то вплел маргаритки и цветы вереска. Пока конюхи шептались об этом, я думал о том, которая из моих ночных знакомых могла это сделать? Фамьетта? Меллисандра? Роксана? А может, это была моя подруга Клея? Она добрее других, она могла пожалеть моего коня и отправить назад. Вот только зачем еще было заплетать в его гриве косички, которые теперь ни один конюх не мог расплести? Говорят, так поступают лишь гномы и домовые. Правда, я их ни разу на этом не ловил. И вообще единственный гном, которого я видел воочию, лез не в стойло к коням, а за бутылкой в погреб.

Жалкий пьяница! Вот кого должны были ругать слуги, а не меня. Естественно я никому бы об этом не сказал, потому что опасался насмешек. Какой бред может прийти в голову подвыпившему глупцу, начали бы шептаться обо мне. Им всем и так было весело. А мне вот не очень.