Шанс для чародея - [28]

Мы шли почти в обнимку, удаляясь прочь от вытоптанных полей. Я даже не ощущал сожаление от того, что отца лишили таким образом дохода. Они ведь сегодня ночью могли пойти выбивать окна в поместье, а вместо этого вытоптали лишь будущий урожай. Что с того? я пребывал бы в эйфории и дальше, пьяный от общества неземных, от их музыки, от их близости, как вдруг кто-то рядом со мной прошипел:

- Человеческая кровь!

Это было обо мне. Я взволнованно обернулся. Ко мне уже принюхивались.

- Вторая жертва? - спросила какая-то красотка, изогнув бровь. Вернее, не бровь, а червяка, который полз по ее лицу, изображая брови. - Но ведь за ночь можно лишь одного.

- Да бросьте вы. Он со мной, - мой спутник хотел провести меня дальше, но нас уже обратили внимание.

Множество глаз разом устремились на меня, и я почувствовал себя, как в мышеловке. На миг мне даже стало страшно, так внимательно и алчно они смотрели. А потом где-то мелькнуло золотое платье. Женщина-саламандра так похожая на раскаленное солнце что-то шепнула другим и в миг сняла напряжение.

- Пусть идут, - рука в кольцах взмахнула, отпуская нас, и эта уже была конечность змееподобного чешуйчатого существа. Я представил себе саламандру, ползающую в атаноре алхимика, чтобы своим прикосновением обратить различные сплавы в золото. А потом перевел взгляд на солнцеподобный воротник и изящную кукольную головку. На этот раз она показалась мне зловещей. А потом нам разрешили уйти.

- Мой ученик, - шепнул чей-то голос. Это Магнус склонялся к даме-саламандре, но я мог видеть его в толпе только миг. Однако голоса еще долго долетали до меня, будто пойманные издалека в сети моего сознания.

- Почему он не носит черное, если он твой ученик?

- Еще рано, он новичок, а не адепт и при том довольно неуклюж. Простите его.

- В этот раз, простим, так и быть. Но следи за ним. Иначе.

Когти саламандры царапнули, будто по железу. Я хотел обернуться и не мог. Как же она была красива и пугающа. Фамьетта. Одновременно и кошмар и сладкое роскошное видение. Я еще долго вспоминал ее. А мой пьяный нечеловеческий друг вел меня в обнимку по поляне. Мы двигались к усадьбе отца и разве только не орали пьяные песни. Он шептал мне что-то интимное и дерзкое, но я делал вид, что не слышу. Лишь возле самого дома он скривился и прошептал что-то об оберегах, текущей воде и стали. Он не хотел разворачиваться назад, но ему пришлось. Он выразил надежду, что мы еще встретимся. Даже сказал, на каком перекрестке в полночь мне следует его поджидать.

На всякий случай я не стал его разочаровывать. Мне не хотелось, чтобы когти нечисти вцепились и в меня, как в того крестьянина. Я слышал страшные крики, но не понимал, что такого с ним делали эти красивые создания, что нужно было так сопротивляться и кричать.

У меня помутилась голова. До дома я дошел почти ползком и мог бы заснуть на пороге. Мне все равно, что меня разбудят ногами и что это будут человеческие ноги, а не высших существ. Почему-то это было для меня важно. То, что в поместье живут просто люди. Это главное. Люди! Несовершенные люди, общества которых я больше не хотел, но оно меня спасало. Потому что при воспоминании о красивых соблазнительных неземных существах мне вдруг начало становится по-настоящему страшно.

ДЬЯВОЛЬСКИЙ ДВОЙНИК

С утра я был в стельку пьяным. Так решили слуги, которые нашли меня валявшимся на пороге. Правда, выяснить, в каком трактире я выпивал всю ночь, никому не удалось. Зато отец орал так, будто это его, а не меня будили ушатом холодной воды и пинками сапог. Он твердил, что я порчу его репутацию тем, что шатаюсь все ночь бог весть с кем и бог весть где. Благо ему можно было кричать, сколько он захочет. А вот я едва посмел заикнуться о том, что он сам уже достаточно испортил свою репутацию заговором против короля, как тут же получил звонкую пощечину. У нас бы дошло до драки, не вмешайся Поль. Бедняга всегда был слабеньким и малодушным, но на этот раз решил принять отцовский гнев и удары его трости на себя. Мне было его жаль.

Но еще больше мне было жаль себя. Признаться не слишком приятно, когда с утра тебя будят ударами чьих-то ног. Слуги обнаружили меня, когда открывали дверь черного хода, до главного я добрести ночью так и не смог. Но и там вряд ли все обошлось бы меньшей кровью. Открывавшаяся дверь больно задела меня по голове, и теперь на моем виске красовалась глубокая ссадина. Вначале она сильно кровоточила. Я даже полагал, что умру, потому что какое-то время кровь не удавалось остановить ничем. Напрасно было прижимать к ране влажный платок или звать лекаря. Я думал, что обречен, но это оказалось не так. Стоило подумать о чем-то приятном, например о Фамьетте, как рана тотчас зажила, будто кто-то прижег ее раскаленным клинком. Казалось, это она сама прикоснулась ко мне, и крошечный шрам покрылся жженой коростой.

Я прикрыл его прядью волос и решил, что мне еще повезло. Ведь слуги, которым никак не удавалось открыть с утра дверь, потому что пьяный сын хозяина развалился на пороге, могли случайно выбить мне глаз или сломать нос. Они так усердно расталкивали меня, когда обнаружили, будто я был ковром, из которого выбивают пыль, а не человеком. Хорошо еще, что удар в висок не оказался смертельным. Я как-то слышал, что если хочешь убить соперника в рукопашной, то надо бить ему по виску. Я ведь мог и умереть. От этой мысли на душе стало черно. Хоть моя жизнь и была пустой и бесполезной, но я не хотел с ней расставаться. Ни в коем случае не хотел.