Шанхайский цирк Квина - [92]
Он говорит о тутовых деревьях, о сосновых рощицах, о великаньих ступеньках, которые никуда не ведут, о дубинках и освежителе из писсуара вроде леденца, об обгрызенном собакой лице, о грибах, о ночи в Нанкине.
Наш приятель слушает этот бессвязный бред и приходит в ужас. Потому что Он рассеял надменных помышлениями се´рдца их.[50] Неужели вселенский хаос бесконечен? Неужели этот голос из волн излагает историю двадцатого века? Тринадцатого века? Века, который отделяет от настоящего миллион лет?
Незнакомец — маленький, крохотный. В чем дело? Жесты? Взгляд? Посадка головы?
По какой-то причине наш приятель вспоминает крохотную женщину в Шанхае. Он думает о ней и вдруг понимает, что этот маленький человек и та маленькая женщина как-то связаны друг с другом. Почему? Как? Этого не объяснить, этого не постичь. Они чем-то связаны, вот и все.
Незнакомец пьет, говорит, смотрит на звезды. Перед рассветом он засыпает, голый, лишь обернувшись полотенцем. Кажется, во время рассказа он испытывал непреодолимое желание раздеться. Наш приятель тихо встает на ноги и уходит, но не с пустыми руками. Нет, он забирает огромную шинель незнакомца, потому что принял решение. Два решения.
Во-первых, он отвезет коллекцию рукописей в Америку и дорого продаст ее, чтобы спокойно прожить на вырученные деньги остаток дней.
Во-вторых, он вернет золотой крестик законному владельцу.
Цель у него одна. Он хочет уверить себя в том, что бредовая история, рассказанная незнакомцем на пляже, не закончится так, как начиналась. Он хочет доказать себе, что даже история столь дикая и кошмарная, как эта, может нести в себе хоть малую толику логики и здравого смысла. А больше всего он хочет удостовериться, что был же какой-то смысл в жутковатом и печальном параде событий и людей, который он называет своей жизнью.
Он начинает действовать. Он едет в Америку, и коллекцию конфискуют. Ее забирают, но те, кто забрал ее, те, кто хранит ее на складе в Нью-Йорке, не понимают, что это бессмысленно. Бессмысленно, потому что ключ, шифр к примечаниям, тайна дракона, ключи от королевства остались у него.
Неудача? Нет, полная катастрофа. Он болен и стар, и теперь ему не на что жить. Он приехал в Нью-Йорк, думая, что разбогатеет, наконец-то разбогатеет на склоне лет, но богатящихся Он отпустил ни с чем.[51]
Наш приятель свалился в приюте для бродяг-алкоголиков. Через три дня он уже ковыляет на север, чтобы вернуть золотой крестик законному владельцу. В Нью-Йорк он по случайному стечению обстоятельств возвращается в праздник святой, в честь которой была названа его мать, — в день святой Бригиты. Он возвращается в район, где вырос. Пошатываясь, входит в бар, что в свое время принадлежал его отцу и назывался в его честь, в честь другого Эдди, который, как и все бармены, был мирским исповедником. Сыграв в кости, он поднимается на борт грузового корабля и возвращается в Японию. В кармане у него книга с тайными кодами — все, что у него осталось.
Лето.
Летний вечер. Последнее лето, или что-то вроде того. Пьяный, одуревший от хрена, наш приятель лежит на спине на пустыре в Токио, в трущобах, на мокром песке, потому что прилег отдохнуть в гигантском писсуаре, рядом с бродячими алкоголиками. Люди в писсуаре умирают, они все умирают, и еще до исхода ночи их оберут до нитки. Что им остается, кроме как уснуть и провалиться в забытье? Он засыпает.
Спит, храпит и бредит, потому что, разумеется, не может пока забыть, время еще не пришло, он должен скатиться еще ниже. Пока он спит беспокойным сном в писсуаре, над ним роятся призраки, вокруг него витают целые сонмы душ. Все, кого он знал на Востоке за последние сорок лет, сейчас возвращаются к нему.
Во, сне он встречается с этими людьми, вновь погружается в атмосферу старой дружбы, вместе с ними беззлобно смеется над какими-то старыми историями, тоскует о безвозвратно ушедшем прошлом, на самом деле мечтая вымолить у них хоть что-то, ради чего он смог бы жить дальше.
Ведь вот он до чего дошел. Он больше не может найти оправдания своей жизни. Или он найдет оправдание, или ему конец.
Он составляет список и начинает сначала. В эту ночь и все другие летние ночи он лежит на мокром песке писсуара, продираясь сквозь список имен и лиц. Встречаясь с этими людьми, он мило улыбается. Он потакает их странностям, он старается снискать их расположение всеми возможными способами, он просит извинения и с энтузиазмом приветствует все, что бы они ни делали.
Он льстит им, восхищается ими, он говорит, как они добры и сильны, как нежны и скромны. Он обращает бесчисленные мольбы ко всем святым о ниспослании блага этим людям. Он улыбается. Он с надеждой потирает руки.
Он, шаркая, пускается в пляс, думая, что это их позабавит. Он просит пожалеть его, он умоляет.
Он опускается на колени и плачет, всхлипывая, признается во всех реальных и воображаемых грехах. Он снимает одежду, чтобы они увидели, что ему нечего скрывать. Спрятав лицо в ладонях, он украдкой подсматривает из-за пальцев.
Смехотворно. Неужели хоть кого-то обманет этот нелепый спектакль?
Конечно нет. Нет ни шанса, и он знает об этом, но все равно продолжает, потому что утратил гордость. Утратил. Он отчаянно пытается найти хоть какое-то оправдание собственной жалкой жизни.
31 декабря 1921 года три человека садятся в Иерусалиме играть в покер: голубоглазый негр, контролирующий ближневосточный рынок молотых мумий; молодой ирландец, наживший состояние, торгуя христианскими амулетами фаллической формы; и бывший полковник австро-венгерской разведки, маниакальный пожиратель чеснока.Их игра, которая продлится двенадцать лет в лавке торговца древностями Хадж Гаруна, приманит сотни могущественных магнатов и лихих авантюристов со всего мира, ведь ставкой в ней — контроль над вечным городом, тайная власть над всем Иерусалимом.Впервые на русском — второй роман «Иерусалимского квартета» Эдварда Уитмора, бывшего агента ЦРУ и безупречно ясного стилиста, которого тем не менее сравнивали с «постмодернистом номер один» Томасом Пинчоном и латиноамериканскими магическими реалистами.
Впервые на русском — вступительный роман «Иерусалимского квартета» Эдварда Уитмора, безупречно ясного стилиста, которого тем не менее сравнивали с «постмодернистом номер один» Томасом Пинчоном и южноамериканскими магическими реалистами. Другое отличие — что, проработав 15 лет агентом ЦРУ на Дальнем и Ближнем Востоке, Уитмор знал, о чем пишет, и его «тайная история мира» обладает особой, если не фактической, то психологической, достоверностью. В числе действующих лиц «Синайского гобелена» — двухметрового роста глухой британский аристократ, написавший трактат о левантийском сексе и разваливший Британскую империю; хранитель антикварной лавки Хадж Гарун — араб, которому почти три тысячи лет; ирландский рыбак, которому предсказано стать царем Иерусалимским; отшельник, подделавший Синайский кодекс, и еще с десяток не менее фантастических личностей…Основной сюжетный стержень, вокруг которого вращается роман — это история монаха из Албании, обнаружившего подлинник Библии, в котором опровергаются все религиозные ценности.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.