Шандор Ференци - [20]

Перепутав взрослую структуру с инфантильной структурой личности, Ференци низводит взрослого до ребенка и, вероятно, забывает, что перед ним инфантильные аспекты его пациента и бывшего ребенка в этом взрослом.

Похоже, Ференци абсолютно не в состоянии принять во внимание, что язык страсти — источник страстных состояний — способен нанести травму, ибо он соблазняет ребенка по мере того как передает один или несколько ему самому неизвестных смыслов, демонстрируя этим импринтинг и присутствие родительского бессознательного.

Далее, рамки уже не считаются проекционным пространством, местом трансферентной актуализации некоторых прошлых ситуаций, а являются актуальной средой, актуальным источником травматического повторения. Таким образом, Ференци начинает заниматься тем, что сегодня принято называть «процессом рамок»[52], вместе с процессом «исторических соблазнителей»[53], а при таком подходе то, что является структурным, воспринимается как генетически травматичное, и как диахроническое и приобретенное воспринимается то, что, наоборот, есть всего лишь серия дуализмов, или разделений, присущих субъекту.

Не имея в своем распоряжении понятия проективной идентификации, что позволило бы ему оторваться от некоторых «предельных» аспектов трансферентного процесса во многих из его «трудных» случаев, Ференци опирается на свои интроективные контрпереносные идентификации, чтобы «слышать» психоаналитический процесс своих пациентов и «чувствовать» то, что пациенту не удается интегрировать: ненависть, гнев, ярость, отстранение, тоску, отчаяние, беспомощность… Так, ему приходится «переживать» то, что пережил «соблазненный ребенок» (соблазненный пациент). Пытаясь вернуть это пережитое пациенту, представляя его, Ференци не понимает, что с этого момента он сам находится в положении соблазненного ребенка, ставшего, в свою очередь, настоящим «мудрым младенцем», принужденным к «сверхвзрослению» и к бессознательной идентификации с взрослым, который заботится о родителе соблазненного ребенка. Посредством взаимного анализа, став пленником инверсии, обусловленной аналитической ситуацией, Ференци понял, что его практика была не только трансгрессивной[54], но и мешала его личным интерпретационным способностям[55].

Несмотря на это, какова бы ни была ограниченность его последних исследований, большая заслуга Ференци — заслуга, которую признбют последующие поколения, — состоит в том, что он сумел раздвинуть рамки проблемы соблазна, ранее теоретически разработанной Фрейдом, и предложил ее развитие, считая травматическую этиологию результатом либо психического насилия над ребенком со стороны взрослого, либо смешения языков между ними, либо же отказа взрослого понять отчаяние ребенка. Когда эти формы психического разрыва срабатывают, дисквалифицируя и отрицая роль мышления и аффектов, это ведет к появлению в психике ребенка травмы, вызывающей расщепление. С этой точки зрения у пациентов, которыми занимается Ференци, речь идет уже не о естественной судьбе либидо, а о крайних состояниях психической, даже физической боли — агонии психической жизни.

Понятие «мудрого младенца» (1924–1932): инфантильность, травма и паралич психической жизни

В 1923 г. Ференци в краткой клинической записке «Сон о мудром младенце»[56] отмечает интерес, который представляет одно сновидение (по его мнению, оно может быть классифицировано как «типическое»). В нем действует очень маленький ребенок (новорожденный или грудной), который ведет перед взрослыми взрослые же разговоры «с высоты» своего уровня взглядов, очень глубоких: «Мы довольно часто слышим, как пациенты рассказывают сны, в которых новорожденные, очень маленькие дети или младенцы в пеленках с легкостью пишут, восхищают окружающих мудрыми речами или поддерживают беседу, требующую эрудиции, выступают, дают научные разъяснения и т. д. Содержание этих снов, думается, скрывает что-то типическое».

Ференци предлагает для этой ситуации четыре уровня интерпретации:

а) Высмеивание анализа тем, кому снится сон, из-за значения, который аналитический процесс придает детству. «Первая поверхностная интерпретация сна часто ведет к ироническому восприятию психоанализа, который, как мы знаем, придает намного большее значение и приписывает большее психическое влияние переживаниям раннего детства, чем это обычно делается. Это ироническое преувеличение интеллектуальности совсем маленьких детей, следовательно, ставит под сомнение психоаналитические сообщения на эту тему», — пишет Ференци.

б) Желание со стороны того, кому снится сон, укрепить свое превосходство над взрослым, способностям которого он завидует (когда-то это были его родители, теперь аналитик): «Желание стать ученым и превзойти „взрослых“ в мудрости и знании означает не что иное, как положение, обратное тому, в котором находится ребенок».

в) Наглядное изображение фантазии, когда-то прежде неисполнимой, иметь сексуальные отношения с той, которая кормит его грудью: «Часть сновидений такого содержания, которые мне удалось исследовать, иллюстрируются известными словами одного распутника: „Как жаль, что я не сумел получше воспользоваться своим положением сосунка!“». Здесь следует отметить, что Ференци опирается на интерпретацию, предложенную Фрейдом в комментарии ко сну, названному «Три Парки», по ассоциации пришедшей ему в голову в связи с «женской грудью, напоминающей ему одновременно о голоде и любви»: здесь имеется в виду анекдот о «молодом человеке, большом любителе женской красоты, который однажды, когда речь зашла о прекрасной кормилице, имевшейся у него в детстве, выразил сожаление, что не смог наилучшим образом воспользоваться ситуацией»