Шаманизм - [20]

Все эти обрядовые действия, которые он проводит в состоянии экстаза, являются элементами камлания.

Понятие «камлание» происходит от слова «кам», обозначающего в древнетюркском языке шамана. Слово «шаман» введено в обиход исследователями Сибирского края позже, в восемнадцатом веке.

У разных народностей шаман называется по-своему, есть и отличительные черты в обрядах, обусловленные традиционными представлениями и обычаями каждого народа. Шаман – прежде всего священнослужитель своей народности, служащий интересам своего рода и племени, потому и практика шаманства различается у разных народов.

Но главная задача, которую он должен выполнить в процессе камлания – созвать духов и узнать у них ответ на вопрос; решение проблемы, ради которой и проводится обряд, всегда одинаково.

«…Эй, духи, собирайтесь! – Он (Гирманча) ткнулся головой вокруг бубна и поет, приветствуя каждого явившегося духа.

– А, это ты, гагара? Вот славно… Ты самая проворная… Эй, добро! Помнишь, как мы ныряли с тобой, едва дна достали?…

…А, это ты, проклятый змей? Это ты огадил мне в прошлый раз глаза, чтобы ослепить меня? Врешь, вижу! Вижу! Я сильней тебя! А ну, давай тягаться!..

…О, вас много! Бубен мой огруз… Эй, подсобляйте! Выше подымайте меня, выше! …Эй, мошкара, поднимай меня выше!..»

Камлание – коллективное действо, призванное произвести впечатление на собравшуюся публику, в чем шаман обычно и преуспевает.

«…И чудится суеверной Марье: один за другим собираются духи, невидимкой садятся на край бубна, ждут. От дыры вверху, сквозь которую смотрят с неба звезды, и до последнего темного угла весь чум стал наполняться жутью. И чудится всем, потерявшим здравый рассудок: ночные волшебные силы шепчутся, колышут присмиревший, напитанный адским смрадом воздух, все прибывают, прибывают, тихим свистом приветствуя своего знакомца, который призвал их к бытию. Добрые и злые, покорные и, как взбесившийся сохатый, буйные слетаются со всех небес, земли и преисподней…»

А вот каким предстает обряд камлания среди глубоких снегов побережья Северного Ледовитого океана у племени онкилонов в романе В. А. Обручева «Земля Санникова».

«Когда наступили сумерки и все возвратились в землянку, явился шаман, который жил отдельно в нескольких километрах. Это был высокий худощавый старик с впалыми щеками и проницательными глазами, глубоко сидевшими под нависшими бровями. Несмотря на сравнительно теплую погоду, он был одет в длинную шубу мехом наружу, с воротника и пояса которой на ремешках свешивались медные и железные бляхи и палочки странной формы, сильно потертые, очевидно, принесенные еще с материка и переходившие от шамана к шаману. В руке у него был небольшой бубен, украшенный кожаными красными и черными лентами и железными погремушками. Остроконечная шапочка вроде скуфьи с почти вылезшим мехом скрывала его волосы. Поклонившись с достоинством вождю и внимательно оглядев чужеземцев и их собак, которые при виде странно одетого человека глухо зарычали, шаман уселся отдельно у ярко пылавшего костра и, отложив бубен, протянул к огню свои костлявые руки, бормоча какие-то слова. По знаку вождя женщины подали шаману чашку с молоком, которое он выпил, предварительно брызнув несколько капель в огонь…

После ужина, перед началом моления, он потребовал, чтобы удалили собак из жилища. Когда это было исполнено, он уселся среди очищенной площадки, окруженной кольцом зрителей, затем достал из кожаного мешочка, привешенного к поясу, щепотку беловатого порошка, высыпал ее на ладонь и слизнул языком. Горохов сообщил путешественникам, что это сушеный мухомор, который камчадалы, коряки и некоторые другие народы употребляют в качестве наркотического средства, вызывающего своеобразное опьянение.

Посидев некоторое время молча, с взором, пристально устремленным в тлеющие угли костра, шаман взял бубен, провел по нему рукой, и тотчас раздались едва слышные звуки звенящей под пальцами туго натянутой кожи. Под их аккомпанемент, постепенно усиливающийся, он запел сначала медленно и вполголоса, гортанными звуками, затем все быстрее, пока пение и гудение барабана не слились в сплошной гул, из которого вырывались отдельные слова, словно вопли. Шаман сначала сидел, раскачиваясь взад и вперед, не спуская взора с огня, но затем, придя в исступление, вскочил и стал кружиться на одном месте все быстрее и быстрее, продолжая бить в бубен и завывая. Его длинная шуба и ремешки с бляхами и палочками при этом вращении начали отходить от туловища и наконец образовали три конуса, насаженные друг на друга и увенчанные конусом его шапки. Руки с конусом были подняты над шапкой и находились в беспрестанном движении; бубен вертелся, качался, плясал, издавая громкий гул.

Но вот песня оборвалась диким воплем, шаман опустился на землю и, раскинув руки и выронив бубен, впал как будто в беспамятство, которое никто не осмелился нарушить. Тонкая струйка пены стекала из угла губ по впалой щеке. Все зрители хранили молчание, и в землянке, только что оглашавшейся хаосом звуков, воцарилась жуткая тишина. Даже собаки, привязанные около землянки, лай которых по временам врывался в песню шамана, замолчали.