Шаляпин в Петербурге-Петрограде - [10]

необычный свет, чай с бутербродами, веселое общество привлекали гостей. Во

всей обстановке дома, в самой хозяйке, как отмечал Юрьев, было «что-то

архиспецифическое, петербургское».

Гости Яковлевой жили тоже неподалеку: Шаляпин и Дальский — на

Пушкинской улине, Юрьев — на Ямской (ныне улица Достоевского). Маленькая

квартирка, в которой жил Ю. М. Юцьев (Юрчик, как его называл Шаляпин),

досталась Юрьеву от прежнего квартиранта, актера И. Киселевского. Она

находилась в одном из тех уголков города, которые принято называть «районом

Достоевского»: такие кварталы с огромными многоквартирными домами

неопределенной темной окраски и с унылыми проходными дворами избирал

писатель местом действия многих своих произведений. Здесь жили мастеровые,

студенты, курсистки, и квартиры здесь были дешевые.

Дружба с Дальским открыла Шаляпину путь на концертную эстраду. Как-то

Дальский отправил певца на концерт вместо себя. Шаляпин был рад прокатиться

в карете, хоть она предназначалась и не ему. Карета свернула с Невского на

Михайловскую и остановилась перед Дворянским собранием (ныне Большой

зал Филармонии). Студент — распорядитель вечера — не знал, кого он привез.

Пройдет немного лет, студент станет знаменитым актером Московского

Художественного театра, а Шаляпин знаменитым певцом, который тепло

вспомнит о своей первой встрече с Василием Ивановичем Качаловым...

Зал Дворянского собрания ослепил Молодого Шаляпина парадным

сочетанием темно-малинового бархата кресел с белоснежными стенами и

колоннами из искусственного мрамора, огромными люстрами с тысячью

хрустальных слезинок, внезапно вспыхивающих разноцветными искрами...

«Когда я вышел на эстраду Дворянского собрания, я был поражен

величественным видом зала, его колоннами и массой публики. Сердца коснулся

страх, тотчас же сменившийся радостью. Я. запел с большим подъемом.

Особенно мне удались «Два гренадера». В зале поднялся неслыханный мною

шум. Меня не отпускали с эстрады. Каждую вещь я должен был петь по два, по

три раза и, растроганный, восхищенный настроением публики, готов был петь

до утра...»

С тех пор Шаляпина стали часто приглашать на благотворительные вечера.

* * *

Со временем работа в Панаевском театре перестала удовлетворять

Шаляпина. Рекомендации В. В. Андреева и Т. И. Филиппова открыли певцу

двери Мариинского театра. Почти через месяц после упоминавшегося вечера у

Тертия Филиппова, на котором Шаляпин спел арию Сусанина, контора

императорских театров рискнула заключить с ним контракт. Счастливый певец

помчался в типографию заказать визитные карточки с грифом «Артист

императорских театров».

До сих пор Шаляпин выступал на подмостках дачных и частных театров.

Теперь перед ним — огромная сцена и зал Мариинского театра, одного из

лучших театров Европы. Театр поразил молодого певца своей роскошью.

Недавно здесь были закончены последние переделки по проекту архитектора В.

А. Шретера, Но конечно, главное, что произвело Впечатление на Шаляпина,

были замечательные певцы и музыканты, у которых ему предстояло многому

учиться.

Еще 26 ноября 1894 года газета «Санкт-Петербургские ведомости»

сообщала: «На сцене Мариинского театра состоятся дебюты баритона г.

Миллера и баса г. Шаляпина, в настоящее время состоящих в труппе

Панаевского театра». Однако дирекция не спешила.

1 февраля 1895 года с Шаляпиным был заключен контракт, а первое

выступление состоялось только 5 апреля в партии Мефистофеля в опере Гуно

«Фауст».

Всего Шаляпин по условиям контракта должен был петь в трех дебютных

спектаклях. На следующий день после первого выхода певца на Мариинскую

сцену газета «Новое время», отметив мягкость тембра голоса Шаляпина, писала,

что «рондо о золотом тельце и серенаду он исполнял со вкусом и без лишних

подчеркиваний».

Имя Шаляпина стало чаще встречаться в театральной хронике, к его

выступлениям публика и пресса начали относиться если не с вниманием, то по

крайней мере с любопытством. Для второго дебюта Шаляпину предложили

спеть Руслана в опере М. Глинки «Руслан и Людмила». Главный режиссер

спросил, знает ли он партию. Певец самонадеянно ответил, что за три недели он

мог бы выучить не одного, а двух Русланов. Однако Шаляпин явно переоценил

свои возможности и недооценил чрезвычайную сложность этого оперного

образа. Шаляпин вспоминал: «Я нарядился русским витязем, надел толщинку,

наклеил русскую бороду и вышел на сцену. С первой же ноты я почувствовал,

что пою плохо и очень похож на тех витязей, которые во дни святых танцуют

кадриль и лансье в купеческих домах. Поняв это, я растерялся, и хотя усердно

размахивал руками, делал страшные гримасы, это не помогло мне».

Расстроенный неудачей, Шаляпин через день, 19 апреля, выступил с третьим