Шалва Амонашвили и его друзья в провинции - [9]

Помню, с первых дней учебного года все ребята с утра до вечера заняты интересным и полезным делом. Сначала – обычные уроки, где, кстати, детей учили тому самому «доброречию», которое проповедует Шалва Амонашвили. Боже, как хорошо наша учительница русского языка и литературы Анастасия Харитоновна Сычевская знала литературу, особенно классическую! С нами она разговаривала спокойно, неторопливо, ёмко, словно читала тургеневскую прозу. Становилось стыдно при одной мысли, что мы, достаточно взрослые люди, практически мало читали из классики. Многие ребята по своей инициативе записались в областную библиотеку, стали вечерами ходить в читальный зал.

После перерыва на обед начинались другие, не менее интересные уроки. Кто-то шел заниматься в драмкружок, кто-то – играть в струнном оркестре, петь в хоре, разучивать танцы в хореографической группе. Многие устремлялись в спортзал, другие мастерили действующие модели экскаватора, самолета, подводной лодки. Уроков труда тогда еще не было, но некоторые из нас шли в столярную мастерскую, чтобы поработать вместе со школьным столяром дядей Колей.

Вскоре я обнаружил, что состою в пяти или шести кружках, нескольких спортивных секциях. В общем, загружены были целую неделю – не до улицы.

Никто из нас не подозревал, что именно в такой загрузке полезной работой и высокой ответственности за нее и состоит метод перевоспитания уличных хулиганов и бездельников, применяемый директором школы Риммой Андреевной Семеновой. Результаты этого метода дали о себе знать скоро. Нет, мы не стали паиньками, могли при случае и подраться на улице с чужими пацанами, но в целом учеников первой школы отличала более высокая культура и ответственность перед сверстниками, перед взрослыми, перед городом.

Еще одна деталь: мы, мальчишки мужской школы, старались выглядеть такими гвардейцами перед городскими девчонками. Они для нас были «терра инкогнита». Нас учили быть по отношению к ним благородными, почтительными, заступниками. Наверное, так же воспитывали в старое время будущих офицеров в пажеских корпусах, а в советское – в суворовских и нахимовских училищах. Поэтому, на мой взгляд, вряд ли было оправдано, когда через несколько лет, при Хрущеве, раздельные школы признали пережитком прошлого и вновь сделали смешанными.

У наших ребят был девиз: «Первая – во всем первая!». В спорте, труде, комсомольской работе, художественной самодеятельности этот девиз удавалось выполнять, а вот в учебе нас постоянно обходила четвертая женская школа. Но…в 1954 году, когда я учился в 10-м классе, мы, наконец, обошли девчат. У них при трех (или даже пяти, точно не помню) десятых классах было четыре медалиста (в том числе одно золото), а у нас при двух классах – 12 медалистов, в том числе четыре – золотых.

Все 55 выпускников первой поступили учиться в институты и университеты, причем большинство – в престижные вузы страны.

Но… партийная власть признала педагогические методы Риммы Андреевны неправильными, ее освободили от директорства. Постепенно ушли и другие учителя. В конце 60-х, начале 70-х там училась моя старшая дочь, но это была уже другая школа, отличавшаяся от прежней, как небо от земли.

Когда у власти стоит серость, она старается отовсюду изгнать талант. Так было при большевиках. Ничего не понимая в педагогике, партийные чиновники завели ее в тупик, выбираться из которого трудно. Помню, в начале 80-х, когда уже младшая дочь Светлана училась в старших классах, я ужаснулся, вплотную столкнувшись с тогдашней педагогикой.

Как-то Света пропустила из-за болезни несколько уроков и попросила меня объяснить материал по физике. Перед ней лежал учебник. Она несколько раз прочитала нужную главу, но ничего понять не смогла. Разобраться в написанном с моим-то журналистским и редакторским опытом? Да это же сущий пустяк! Но не тут-то было. Прочитал раз – тоже ничего не понял. Второй – опять ничего. Только с пяти заходов удалось выловить в пятистраничном тексте рациональные зерна. Они были в такой шелухе, словно автор специально упрятывал свои мысли, чтобы до них никто не докопался. А ведь учебник писали профессора-педагоги, его одобрили Академия педагогических наук и Министерство просвещения СССР!

С большим трудом отредактировал этот текст, а фактически написал его заново. Из пяти страниц получилось всего полстранички. Положил их перед Светой, она, прочитав, радостно воскликнула: «Оказывается, все так просто!».

Теперь, наверное, понятно, почему меня так заинтересовала статья Бориса Черных, а также дискуссия вокруг нее. Творческое начало, обучение «доброречию» вновь пробиваются в российскую школу. Это прекрасно. Пусть энтузиастами возрождения стали пока педагоги негосударственной школы, но такой же большой интерес к приезду в Благовещенск Шалвы Амонашвили проявили и в педагогическом университете. Значит и на Амуре у педагогановатора будет все больше сторонников и последователей.

Начинание коллектива школы «Наш дом» заслуживает самой энергичной поддержки со стороны государственной власти и это должно быть сделано, если нынешняя власть хочет хоть чем-то отличаться от власти большевистской. Но абсурд: именно школа, ставшая для детей их домом, а не местом отбывания обязаловки, воспитывающая личности, некоторые из которых, возможно, станут Гагариными, Курчатовыми, Алтферовыми, лишена нормальной финансовой поддержки государства. Почему? Государство, исходя из своих возможностей, должно выделять одинаковые средства на обучение и воспитание всех детей, в какую бы школу они не ходили. А если родители хотят большего, пусть сами увеличивают школьный бюджет вдвое, втрое и т. д. Или я не прав?