Шалости фортуны - [21]

— Если я не буду мешать вам, Генрих Иванович… Да, я хотела бы остаться у вас.

— Ну, вот и хорошо. А сейчас, извините, пойду спать — мне вставать рано. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Потапов действительно проснулся рано — хотел до работы просмотреть кое-какие документы. Каково же было его удивление, когда, зайдя на кухню, он увидел хлопочущую у плиты Настю.

— Доброе утро, — пробормотал он.

Настя повернулась к нему и с робкой улыбкой ответила:

— Доброе утро, Генрих Иванович, садитесь завтракать.

На столе стояла тарелка с пышными и румяными оладьями, а рядом — кружка с молоком.

«Надо же, — подумал Потапов, — совсем как у бабки!»

С аппетитом позавтракав, Генрих Иванович в отличном настроении отправился на работу.

Потапов быстро привык к Настиным завтракам и ужинам. Сначала он пытался было возражать, ссылаясь на то, что стряпня отнимает время, необходимое для занятий. Настя, хоть и боялась ему перечить, тем не менее твердо отвечала, что времени на кухне проводит совсем немного, на учебу это никак не влияет и нисколько ее не тяготит.

Это была правда, тяготило Настю совсем другое. Ее мучила невозможность хоть как-то отблагодарить своего покровителя за его бескорыстную заботу и щедрость.

В один из выходных Генрих Иванович отвез Настю в шикарный магазин и распорядился «одеть эту девушку с головы до ног». Она перемерила, наверное, тысячу вещей — от белья до пальто. Потом им домой привезли целую гору пакетов и коробок — во что это обошлось Потапову, Насте было страшно даже подумать! А деньги на карманные расходы, которые он в шутку называл именной стипендией и еженедельно вручал смущенной Насте? А как измерить тепло и участие в ее делах? Как оценить радость от совместных походов на концерты и в театры? И это все при том, что Генрих Иванович был чрезвычайно занятым человеком. Наверное, только Настя знала, как много Потапов работает дома. В его кабинете до поздней ночи горел свет и чуть слышно гудел компьютер. И так Насте тогда бывало обидно, что некому по достоинству оценить его труд, доброту и щедрость души! Так становилось жаль этого всемогущего, но такого неприкаянного и одинокого человека, что порой слезы сами собой наворачивались на глаза…

А Потапов тем временем с удивлением замечал, что его все больше и больше занимает судьба Насти. Ее приезд в Москву, вызванный простым желанием помочь несомненному таланту, обернулся странной зависимостью от этой девушки. Поначалу его интересовали только ее профессиональные успехи. Потом ему вдруг захотелось придать ее красоте и молодости достойный облик — и он одел ее как принцессу. Результат его поразил: в нарядах «от кутюр» Настя выглядела совершенной красавицей. А сочетание французского вечернего платья с русской косой и сияющими восторгом огромными серыми глазами просто ошеломило. Следующим желанием Потапова стало вывести Настю в свет, ведь нельзя же, в самом деле, такое чудо держать взаперти.

Совершенно бескорыстно радуясь ее внезапному преображению, Генрих Иванович даже стал подумывать о том, кто из его знакомых смог бы составить прелестной девушке достойную пару.

Но эти мысли навсегда пропали после первого же выхода в театр.

Он специально выбрал для этого нашумевшую премьеру, рассчитывая встретить там немало знакомых. Потапов представлял им Настю своей родственницей. И хотя так оно и было (Пономаревы и Потаповы состояли в каком-то очень дальнем родстве), ни один человек ему не поверил. Нет, не бывают так внимательны и галантны с родственницами, даже столь красивыми, и не смотрят такими восторженными глазами на родственников, даже очень богатых!

Настя была великолепна, и половина мужчин в театре едва не сломали себе шеи, не в силах оторвать от нее глаз. Но Потапова поразил не ее безусловный успех (он этого ожидал), а Настино поведение.

Всем своим видом, всем естеством она как бы говорила: «Вы восхищены, я вижу, но очарование мое не для вас. Все, чем обладаю — красота, молодость, талант, мысли и чувства, — все это лишь для него, единственного!» Так прекрасный бриллиант в перстне — сверкает для всех, но свою волшебную силу дарит лишь своему хозяину. Держалась Настя с удивительным достоинством и тактом и при этом мило и приветливо. В тот вечер Генрих Иванович был совершенно очарован своей спутницей и впервые взглянул на Настю другими глазами…

Совместные выходы «в люди» стали традицией. Порой Потапову даже приходилось откладывать дела, чтобы выкроить свободный вечер.

Теперь, когда они общались все больше и больше, незаметно исчезла извечная Настина робость перед Генрихом Ивановичем. К его немалому удивлению, она оказалась прекрасной собеседницей: интересной рассказчицей и внимательной слушательницей. Все чаще они оставались дома, чтобы просто поболтать за чашкой чая. Потапов полюбил эти домашние вечера за ощущение покоя и уюта, за «чувство дома», которое появилось у него только сейчас. Бесхитростные рассказы Насти об учебе, новостях из Каменки или увиденном по телевизору доставляли необъяснимое удовольствие. Случалось, он сам весьма подробно рассказывал о своих делах, и ему было приятно ее живое участие и внимание к ним.