Шалость - [44]

Рассказав об этом, г-н де Ла Миньер добавил, что г-н де Шазо в замке От-Мотт ничего подозрительного не обнаружил. В своей части, разрушенной во время религиозных войн, замок был достаточно запущен и являл целый ряд зал, более или менее выдержанных в готическом стиле, за исключением одного прекрасного помещения позднейшей постройки, где находились две гостиные, отделанные деревянной панелью с золотым бордюром, и четыре длинных комнаты с очень хорошей обстановкой. В этих апартаментах обычно и останавливался г-н де Шаландр. Здесь не нашли ни бумаг, ни чего-либо иного, за исключением большого количества платья в зеркальной комнате, которое г-н де Шаландр, по его словам, привез из Парижа, чтобы несколько разгрузить свои гардеробные шкафы. Итак, в замке не оказалось ни подъемных люков, ни тайников. Было только обнаружено огромное количество летучих мышей и в погребе несколько бочек превосходного вина, которое г-н де Шаландр предоставил для угощения г-д драгун.

Несмотря на эти бесплодные поиски, все же оставалось впечатление, что г-н де Шаландр поддерживает какие-то сношения с капитаном Сто Лиц и что золото, потребное ему для столь безудержной картежной игры, в той или иной мере имеет связь с деньгами, которые предводитель разбойников отбирает у проезжих на большой дороге или вымогает у зажиточных обитателей города, доходя порой до весьма значительных сумм. В этом еще больше убеждало то обстоятельство, что после посещения драгунами замка От-Мотт г-н де Шаландр, как говорят, отправился в Голландию, и его отъезд не помешал капитану Сто Лиц продолжать свои подвиги, в которых он обнаружил еще большую дерзость, чем прежде. Все это, закончил г-н де Ла Миньер, весьма не благоприятствует прогулкам юных амазонок в пустынной местности. Что касается его лично, то он принял свои меры предосторожности относительно нежелательных встреч и отправился в Эспиньоль, опорожнив предварительно все карманы. Однако, хотя сегодня и будет светить луна, он предпочитает возвратиться в Вернонс еще засветло.

Девица де Фреваль молчаливо слушала рассказ г-на де Ла Миньера, в самых патетических местах прерываемый восклицаниями г-на де Вердло. Проводив г-на де Ла Миньера, г-н де Вердло продолжал свои жалобы. Неизвестно, что еще может случиться с беднягой Ла Миньером на дороге, которая кишит разбойниками! Отныне всем верховым прогулкам пришел конец. Ему вовсе не хочется, чтобы на каком-нибудь уединенном перекрестке повторилось приключение, подобное нападение на карету, когда она поднималась на «Круглыш».

Высказывал все это, г-н де Вердло умоляюще поглядывал на Анну-Клод. Она продолжала сидеть с опущенными глазами, с руками, скрещенными на коленях, словно погруженная в глубокое размышление. Сумерки наполняли темнеющую комнату, и, по мере того как росла темнота, Анна-Клод как бы все больше и больше растворялась в ней. Г-н де Вердло умолк. В эту минуту вошел Аркенен с горящим факелом в руке. Пока он зажигал канделябры, Анна-Клод поднялась со своего места. Она направилась прямо к открытой двери и вышла из комнаты. Медленно прошла она через переднюю. Добравшись до своего помещения, она ощупью открыла свой туалетный столик и вынула оттуда старательно завернутый предмет. Затем подошла к окну. Над прудом поднималась луна, нежная, почти круглая, уже серебристая. Поверхность воды сверкала. Дул мягкий ветерок, и ночь обещала быть прекрасной…

VII

Маленькая дверца, которая выходила из «Старого крыла» на двор замка, тихо приотворилась. Осторожно прикрыв ее за собой, Анна-Клод де Фреваль сделала несколько шагов вперед. Стояла глубокая полночь, и на дворе не было ни души. Он казался пустынным под высокой луной, которая сверкала в совершенно чистом небе. В сиянии ночи строения замка вырисовывались очень неясно. Все окна были темными. Девица де Фреваль шла легким шагом по осеребренной земле. Она была закутана в длинный плащ. На голове у нее сидела маленькая треуголка с золотой пряжкой. Дойдя до середины двора, она на мгновение остановилась и прислушалась. Ничто не нарушало ночного молчания. Тогда она снова тронулась с места и направилась к конюшням. Проскользнув в самое здание, она с минуту оставалась неподвижной, чтобы привыкнуть к царившей там темноте. Возле самой двери на гвозде висел фонарь. Тут же было подвешено и огниво. Засветив огарок, Анна-Клод подошла к лошадям. Те из них, которые предназначались для запряжки в карету, были тяжелыми, толстыми и ленивыми животными. Ими никогда не пользовались. Рядом стояли те, которые обычно обслуживали Аркенена, и гнедая кобыла, которую она брала иногда вместо предпочитаемого ею рыжего жеребца, очень живого и капризного, покоряющегося ее тонким рукам так же, как повиновался он крепким рукавицам капитана Сто Лиц. При ее приближении жеребец повернул к ней голову и посмотрел понимающим взглядов. Она потрепала его по шее и, отойдя прочь, сняла с гвоздей седло, удила и уздечку. Оседлав лошадь, Анна-Клод привязала ее к дверному кольцу. Потом, возвратясь к двум другим лошадям, по очереди каждой из них острым кинжалом, принесенным ею под плащом, перерезала сухожилия. Обе лошади с жалобным ржанием осели на задние ноги, а Анна-Клод заботливо вытерла окровавленное лезвие и снова опустила его в ножны. Затем, не медля больше, она вывела из конюшни оседланного ею жеребца и, следуя вдоль стены, подвела его к выезду из парка, Здесь она снова прислушалась. То же молчание окутывало спящий в лунном свете Эспиньоль.