Шакарим - [26]

Стихи его точны, емки и конкретны. Он смело читал их народу, когда разъезжал по аулам, призывая сородичей к благочестию. И поэтические памфлеты имели необыкновенное воздействие. Ему внимали и верили, хотя в своих стихах он по традиции, уверенно развитой Абаем, темпераментно обнажал людские пороки, не щадя земляков, поступки которых служили объектом пристрастного разбора. В большом стихотворении «К молодежи», которое датируется 1879 годом, но дополнялось и перерабатывалось в последующие годы, Шакарим суров, как мороз в степи, безжалостен, как знойное июльское солнце:

Грязным уловкам своим примененье нашли,

В полный обмана и хитростей мир вы вошли.

Стыд, доброту, воздержанье скрутили в узду.

Так поглядите, к чему вы в итоге пришли.

Спорили буйно, враждой раскололи народ,

Темой пустою заткнуть попытались всем рот.

Тот, кто сегодня — ваш друг, назавтра — ваш враг,

Он миротворцем прикинется, наоборот.

Пороки, описываемые Шакаримом, существовали во все времена. Они легко идентифицируются, выделяясь на чистом полотне жизни. И при известной храбрости не требуется вроде бы больших усилий, чтобы их осмеять.

Однако поэзия — совершенно иная субстанция, нежели проза жизни степняков с непростым бытом и тяжелым скотоводческим трудом. Если бытие в их представлении — это обыденный отпечаток вечности, то поэзия — хрустальный образ чуда, озаряющий тусклую жизнь волшебным блеском. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, как и в стихах Абая, простые, но ясные нравственные конструкции Шакарима, облеченные в поэтическую форму, имели успех среди слушателей:

Где честь, милосердье, приличие — где?

Разрозненно, кучками бродим везде,

Рукою махнув — мол, все это видали.

Невежды, где польза сородичам — где?

Впрочем, филиппика «К молодежи» посвящена не столько отрицательным нравам, достойным презрения, сколько отношению сородичей к Абаю. О ком мог говорить Шакарим в одном из первых своих крупных произведений? Разумеется, об учителе, который, по мнению впечатлительного ученика, был абсолютно самостоятельным мыслителем, не похожим ни на книжных мудрецов, ни на умудренных жизнью осторожных и эгоистичных степных «пескарей».

Это ж Абай — делец, торгующий умом,

Ах, какие ценности залежались в нем.

Если знаешь код — бери, отдаст он даром,

Никто еще не смог забрать все целиком.

Прозрачная метафора не может скрыть пиетета перед учителем. Шакарим его боготворил. Никому еще — по неискушенному мнению ученика — не удавалось отобразить в стихах кочевую жизнь в столь богатом разнообразии, никто не живописал ее с такой пылкостью, как Абай. И никто не мог с той же ясностью понять и описать хаос и убожество мира. Его ум — сокровищница драгоценных мыслей. Но добраться до нее стоит больших усилий. Для этого надо знать путь к Абаю и иметь желание идти непростой дорогой до конца — вот смысл призыва Шакарима.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ТРИАДА ДУХОВНЫХ СТРАНСТВИЙ

В наплыве грез и лабиринтах жизни

Шел последний год трехлетнего срока пребывания на посту волостного. Шакарим вдруг подумал, что будет жаль расставаться с должностью.

В первое время он чуть ли не по каждому серьезному вопросу мчался советоваться с Абаем или с другим дядей Ыскаком. Но постепенно освоился с обязанностями, стал рационально и весьма разумно планировать сезонные кочевки. Недовольных по-прежнему хватало, отдельные главы семейств, как обычно, норовили действовать по-своему, настраивая сторонников на барымту. Однако обстоятельность, особого рода красноречие и природная доброта Шакарима действовали благотворно. Чаще всего ему удавалось уговорить аксакалов согласиться с ним.

Самой неприятной стороной должностных обязанностей был сбор налогов. Эту функцию он настойчиво переводил на аульных старшин. Дело даже не во вспыльчивом характере некоторых горячих обитателей степи, которые, отказываясь платить кибиточный налог, хватались за дубинку — шокпар. Требовать с народа излишки скота, что наперечет в любом небогатом семействе, Шакариму было невыносимо.

А вот ответ перед уездным начальством держал сам. Иногда ояз заявлялся в волость собственной персоной, объезжал аулы в сопровождении приставов. Но раз в год Шакариму приходилось посещать уездную канцелярию в Семипалатинске.

Держался он перед начальством с достоинством, отчитывался четко, без многословия, демонстрируя неплохое познание русского языка. Чиновники чувствовали в нем ясный, быстрый ум, с удовольствием общались с ним, отвечали на вопросы, касавшиеся не только налоговой отчетности. Иногда Шакариму удавалось переспросить о каких-то событиях в России, отголоски которых достигали пределов степного края, проникая в разговоры горожан.

Отчеты проходили успешно благодаря прежде всего спокойному, уравновешенному характеру Шакарима. В народе власть молодого волостного признавали справедливой, а его, без скидок на возраст, считали умным и дельным правителем. За два года он заслужил тот самый авторитет, без которого опасался идти в управители. А между тем случилось происшествие, которое вроде бы не слишком соответствовало его рассудительной натуре. Шакарим влюбился.

Обычно он не засиживался дома и по весне отправлялся с инспекцией в дальние хозяйства волости. Однажды ночь застала его с помощником в ногайском ауле. Так тобыктинцы называли поселение, основанное татарином (ногайцем) Ыскаком, перебравшимся в казахскую степь из Казани. Кунанбаю переселенец понравился, он взял его под свое покровительство, выделив земли под выпасы. Ыскак перевез в степь младшего брата Махмута. Они быстро разбогатели, их аул даже именовали байским аулом. Большое дружное семейство Махмута влилось в казахскую среду, стало своим в Чингистау. Глава семейства поддерживал добрые отношения с Кунанбаем, помогая в решении любых проблем.