Шахта. Ворота в преисподнюю - [7]

— Хорошо. Кошку ты помнишь. А человека? Какого-то человека, любого, ты помнишь? — спросила женщина-врач.

Свят понял, что должен все же рассказать о каком-нибудь человеке и стал описывать дядю Бобу. Был у них в поселке такой дядя Боба, которого все любили. Он часто приходил в гости к ним в дом, сидел за столом и ел. Даже кошка любила дядю Бобу: она всегда прыгала к нему на колени и сворачивалась в клубочек под его большим животом, что был обтянут полосатым вязаным свитером.

— Дядя Боба был лысым? — спросила женщина-врач.

— Нет, — сказал Свят. — Дядя Боба был рыжим.

— Хорошо. А была у дяди Бобы борода?

И так далее. Свят хорошо помнил дядю Бобу, который, в отличие от других взрослых, которые всегда разговаривали только между собой, находил всякие добрые слова и для него. Теперь он чувствовал, что стоит на верном пути: врачу нравилось, что он помнит хотя бы дядю Бобу, и Свят уже совсем разошелся, описывая его полосатый свитер, его крупную рыжую голову…

Вряд ли доктора пришли какому-то определенному заключению, думал впоследствии Свят. Главное, они представить себе не могли, что такой маленький мальчик может лгать, да и зачем ему это?

Его перевели за город, в детский дом, там ему и дали новое имя, которое узаконили сначала в детдомовских ведомостях, затем — в отделе регистрации города. Его крестным отцом-нарекателем стал случайный человек — завхоз. Сестра-хозяйка спросила, когда надо было записать, на кого выписана подушка и постельное белье:

— Только вот, как его записать?

— Что ж тут думать? — сказал завхоз. — Пусть будет его фамилия Непомнящий. Хорошая фамилия и довольно-таки распространенная. А звать его будем…

Он внимательно посмотрел на Ивана.

— Мальчик белобрысый, голубоглазый. Явно русский. Пусть будет Святославом.

Так и появился на свете Святослав Непомнящий, сокращенно — Свят. Так он и стал теперь жить — Святом.

Многие дети имели родственников или даже родителей, но почему-то содержались в этом сиротском приюте, как и те, кто был совершенно один. Посетители приходили по воскресеньям, часто забирали детей с собой, и Свят оставался с бесхозными мальчишками и девчонками в пустом доме, где в выходные дни пахло хлоркой, а в широких коридорах было слышно эхо, и окна отражались в чистом полу, как в зеркале… Однажды пришли и к нему.

Когда нянечка сказала Святу, что во дворе его ждут, он не поверил своим ушам. Почему эти люди опять нашли его — с другим именем, в другом городе?

В голове немедленно сложился план очередного побега. Можно оттолкнуть нянечку и выскочить через окно. Но как он справится с нею, такой толстой? Женщина крепко держала его за руку, тянула:

— Идем! Тебя уже ждут!

Свят тащился по коридору, порой скользя сандалиями по натертому паркету. Как и тогда, нестерпимо захотелось в туалет…

Нет, страх не оправдался. Это была всего лишь старушка, та самая, что беспокоилась о нем на вокзале. Ее звали Анна Ивановна, и была она не такой уж старой: в том году ей исполнилось пятьдесят три, точно, как Святу сейчас.

Разыскать потерявшегося на вокзале малыша было не сложно, и вот она пришла навестить его. Недели через две Анна Ивановна пришла снова, затем стала приходить каждое воскресенье, а в начале лета, когда кончились занятия, и вовсе забрала его домой, оформив опекунство.

Так, у Анны Ивановны прожил он несколько лет, закончил школу, ушел в армию и вернулся. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом Анна Ивановна умерла, Свят унаследовал ее квартиру.

Он уже давно не вздрагивал, если кто-то произносил его настоящее имя, звал, скажем, на улице какого-то Ивана. Жизнь заставила его забыть о страшных событиях детства, да и не было рядом никого, кто знал об этом и мог бы напомнить ему.

Наверное, по этой причине и не обрел он настоящих друзей. Друг — это тот, кому доверяют тайны. У Свята же была тайна, которую он не мог доверить никому. Безмерным, космическим было его одиночество.

Впрочем, была одна попытка завести друга, рассказать ему все, но кончилась она плачевно. Витька слушал его, слушал, затем вдруг сказал:

— А мой дедушка на войне погиб. Как ты говоришь, тебя на самом деле зовут?

— Никак, — сказал Свят.

— А вот я расскажу всем, что ты не тот, кем называешься! Может быть ты — фашист, а?

Это было в пятом, что ли, классе… Конец шестидесятых. Близкое дыхание Великой Отечественной. Дети играют в войну, делятся на немцев и русских. «Фашист» — довольно часто употребляемое ругательство. Почти у всех воевали деды, чьи-то погибли, чьи-то пропали без вести. Были в поколении и такие ребята, у кого воевали отцы. Война проросла через обыденную жизнь, словно какая-то грибница. Витька почему-то сильно рассердился на Свята, ругался, в довершении заявил, что также было эхом Великой Отечественной:

— Вот начнется война, пойдем в атаку, и я тебя первого в спину убью.

Свят бросился на него с кулаками, крича:

— Сам ты фашист!

Обиделся Витька непонятно за что. Может быть, потому, что Свят со своей тайной стал неожиданно большим и значительным. Бывший друг рассказал тайну Свята одному, другому… Никто не поверил. Никто не обратил внимания, вскоре все это забылось. С тех пор Свят не делал попыток поделиться с кем-либо — ни с приятелями, ни с женщинами.