Шахразада - [40]

«Так жить невозможно!»

После долгих переживаний и сомнений он принял жестокое решение — дать жене развод.

В нашем квартале все языки принялись поносить его и упрекать в безнравственности. Но он с безразличием встретил эту волну осуждения. Более того, опять бросил вызов кварталу, появившись в один прекрасный день с новой женой — иностранкой. Патрик утверждал, что она француженка, но соседи, которые всегда все знают, настаивали, что она родом всего-то из сирийских греков. Молодые везде ходили вместе, и женщина бесстыдно демонстрировала свое непокрытое лицо. И глаза жителей квартала смотрели на них с презрением и осуждением, призывая милосердие Аллаха на покойного старика аль-Хамави. Во всех углах и закоулках только и говорили о нахальных повадках новой жены и ее раскованности в общении с мужчинами. Говорили еще о ее пристрастии к вину, сомневались, можно ли считать ее настоящей мусульманкой. Как она будет воспитывать своих детей? Неужели христианами?

Патрик аль-Хамави терпел все это, прячась за маской пренебрежения и высокомерия. Но его подстерегали и другие трудности, которые вскоре безжалостно обрушились ему на голову в собственном доме. Дело в том, что жене скоро надоел наш квартал и его обитатели с их нравами и привычками и она принялась поносить их днем и ночью, не скупясь на едкие замечания и насмешки. Бедняга Патрик увяз по уши в этой обоюдной вражде, не находя от нее покоя. Ему говорили:

— Дай ты ей развод и положись на Аллаха!

Но он упрямо возражал:

— Нет, это бы значило, что я смирился с поражением.

Жена, со своей стороны, тоже предлагала развестись, но он гордо отказывал ей в этом. Так продолжалось какое-то время, пока, однажды проснувшись, Патрик не обнаружил, что она сбежала из дома, из квартала и даже из страны.

Когда волнения и пересуды в квартале улеглись, друзья стали советовать ему вернуть первую жену, но он с негодованием отвергал такое предложение:

— Что может быть глупее!

— Ты что же, намереваешься вернуть вторую?

— А уж это было бы настоящим безумием!..

…Прошли годы. Патрик облысел и состарился, но так и остался одиноким. Когда при нем говорят о женщинах, он кряхтит, тяжело вздыхает и глубокомысленно произносит:

— Да, мне бы следовало жениться. Это необходимо. И надо поторопиться… Но мой опыт не пропал даром. Теперь я по крайней мере знаю, чего хочу…

***

Али, мой друг, — торговец кофе. У него в нашем квартале лавочка и маленькая кофейня, доставшиеся ему в наследство от отца. Однажды, когда я зашел в кофейню, он подсел ко мне и спросил:

— Ты знаешь девицу, дочь Амины из пекарни?

— Конечно, знаю, — отвечал я, с наслаждением вдыхая крепкий и острый запах кофе. — Весь наш квартал ее знает.

— Что ты о ней думаешь?

— Девочка редкой красоты, помогает матери в работе…

— А еще что ты о ней знаешь?

Я улыбнулся.

— Много чего говорят!

Али поправил на голове чалму и вздохнул.

— Я и сам все знаю. Знаю, например, что она впервые согрешила с Хамданом, мальчишкой-истопником.

Я утвердительно кивнул головой. А он продолжал скорбным тоном, словно исповедуясь в собственных грехах:

— Потом бегала на свидания с аль-Ханафи, мальчишкой из лавки пряностей…

— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Стоит ли из-за этого расстраиваться?!

— Еще говорят о ее связи с полицейским!

— Уж не собираешься ли ты писать ее биографию? — спросил я, смеясь.

— А еще с Хасанейном, водоносом.

Я расхохотался:

— Да, поведение непохвальное.

— А может быть то, что мне не известно, еще хуже.

— Кто знает. Но, наверно, она не единственная такая в нашем квартале.

Али опять вздохнул.

— Но она единственная, которую я люблю.

Я удивленно хмыкнул.

— И ты тоже хочешь примкнуть к колонне ее любовников?

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

— Нет, я намерен на ней жениться!

— Не верю…

Он еще больше посерьезнел и нахмурился.

— Это решение далось мне нелегко. Но оно бесповоротно. Неважно, что будут говорить в нашем квартале!..

И Али выполнил свое решение.

***

В нашем квартале был период, который можно назвать эпохой Зейнаб. Ее отец торговал с лотка фруктами, а мать — яйцами. Зейнаб оказалась последней в виноградной кисти, все остальные ягоды которой — мальчики. Она была ослепительно красива, и с этой-то ее красотой и связана вся история.

В детстве она была хорошенькой куколкой, к которой наперебой тянулись руки, как к яркой игрушке; в отрочестве привлекала стройностью и грациозностью, а в юности созрела в первую красавицу нашего квартала.

Зейдан, отец ее, сказал жене:

— Девочку нужно закрыть в доме.

Мать была вынуждена согласиться, хотя она предпочла бы, чтобы Зейнаб сама зарабатывала себе на хлеб.

От женихов не было отбоя, и семья от такого их количества приходила в затруднение и замешательство. Мать говорила:

— Справедливо, чтобы судьба Зейнаб оказалась достойной ее красоты.

Поэтому была отвергнута рука племянника, сына ее сестры, возчика двухколесной арбы. Родственные узы распались, и между сестрами вспыхнула вражда, за которой наш квартал следил со злорадством, восторгом или порицанием.

Примерно в одно время к Зейнаб стали свататься Хасан, продавец фесок, и Халиль, помощник мясника. Они вступили в жестокое соперничество, кончившееся дракой, из которой оба вышли с хроническими увечьями.