Шаговая улица - [9]
Аида Николаевна все еще сидит в автомобиле, и мощные фары линкольна светящиеся узкие ноздри варана - начинают включаться и выключаться в такт какому-то пока неведомому мотиву, а Игорь-Егор понимает, что сейчас тот единственный миг, когда он сможет разобрать фиолетовую вязь букв, и лист у глаз, быстрей, быстрей... и слова подгоняются неназойливым световым ритмом, и они, как и ее вечная улыбка, бликуют на желтоватой бумаге, состоящей из причудливо переплетенных и спрессованных лепестков чайных роз: "Весь сентябрь я стою на опушке, - подарил рак деревьям свой цвет. Взрывы хохота: лешие гложат лещину, раздавая орехи медведям на сон. Но до чичера дело еще не дошло... Весь октябрь я стою на мосту над потоком, где весною играют бесовские брызги, а сейчас лишь глумливые, грязные всплески: на зимовье в глубинные стоки водяные ушли. А до чичера тот же порог... В ноябре я бреду под Эоловы всхлипы, колкий дождик остатками троллева сердца будоражит прожитого свитый клубок: ты ушла. И до чичера дело уже не дойдет..."
8
Болезнь закончилась, но опять началась череда одинаковых учебных дней. Днем те же лица коллег-учителей, за партами те же ученики, достаточно было трех дней, чтобы узнать, что будет представлять в будущем каждый из них. И все было бы однообразно и нудно в ее жизни, если бы не ежеутренние встречи с Игорем Тимохиным.
К первому уроку Аида Николаевна шла в школу по знакомому до тошноты Полуактовому переулку.
По бокам, вплотную к мостовой, по которой она вышагивала, росли большие деревья, бичами своих полураздетых ветвей перечеркивающие серое небо. Дальше, за узкими лентами двусторонней каймы тротуаров, стояли трехэтажные особняки с облупленными колоннами и двускатными крышами - бывшие офицерские дома на четыре семьи, построенные сразу после войны для отличившегося высшего командного состава, теперь же они по причине вечного жилищного кризиса представляли коммуны разношерстных жильцов. Вокруг арочных подъездов и почти на каждом балконе было развешено цветастое белье, сидели на лавочках глазастые палкообразные старухи, скрипели и хлопали двери. Из окон, забывая в квартирах гулкое разно тембровое эхо, россыпями разбегались косвенные признаки жизни звуки, звуки дыхания заполненных суетой квадратных артерий-коридоров обжитых домов, и это были: по-утреннему особенно визгливые женские причитания, тоскливый скулеж еще негулянных собак, писклявые спросонья детские голоски и раздраженные гудящие баски недобритых мужчин. Под ногами Аиды Николаевны мерно хрустели крупноячеистые кленовые листья, образуя множественные сетевые переплетения и порой открывая серые полоски-ступеньки асфальта, но чаще ломаясь многочисленными венами своих прожилок от прикосновения жестких подошв и острых каблуков. И шуршание листьев, как тихое тиканье метронома, навязывало ритм зарождающихся слов: чичера... дело... дошло, не дошло... до чичера дело еще не дошло... чичера... дело...
- Чичер? Конечно, знаю, - в один из сентябрьских вечеров, голосом продираясь через свою густую бороду, гудел в трубку знакомый доцент-филолог после того, как Аида Николаевна, уже отчаявшись от бесплодных поисков в словарях, позвонила ему, - чичер - это снег с дождем. Но не просто мокрый снег, а как бы тебе получше объяснить? Ну, положим, представляешь себе смесь мелкого льда и воды в январской свежепрорубленной речной лунке? Так вот, если эта смесь падает сверху, то это и будет чичер...
Чичера... дело... дошло, не дошло... поворот вправо всегда без пятнадцати восемь, рядом с не закрывающимися школьными воротами, между оббитыми скульптурами пионерки с отломанной рукой и пионера с остатками бутылкообразного горна у рта, всегда стоял Игорь Тимохин.
Синяя форма с серыми металлизированными пуговицами, иногда прикрытая распахнутой курткой, потертый желтый портфель с пряжками и ремнями внахлест с ним он проходил весь десятый класс, темные жесткие волосы и дымная полоска пробивающихся усов... ноги Аиды Николаевны немели, словно покрывались многопудовыми наростами мышц, и перепутанные мышцы в этих наростах костенели и переставали понимать безотчетные команды мозга, словно цепенели от испуга перед неизбежной дальнейшей необходимостью действовать и с облегчением забывали своими сокращениями помогать движению. Только потому, что ей каким-то совершенно непостижимым образом удавалось не смотреть в глаза ученику, она могла сосредоточиться на ходьбе и продолжить равномерное передвижение.
Нелютая зима промокшими комьями снега, как свалявшимся париком, накрывшая голову то ли дующего, то ли пьющего пионера с воронкой у рта, сменила осень; весна звонко затукала мутноватой влагой с почти греческого носа однорукой пионерки-инвалидки: пять упавших капель талой воды - мера времени для пересечения двора до входа в красное здание школы; черемуха белым цветом и терпким запахом ломанных молодых веточек возвестила о лете, - Игорь продолжал встречать ее каждый учебный день.
В тот год на выпускной вечер она не пошла, хотя не терпящая противления, волевая директриса, бывшая военная разведчица, очень настаивала и даже просила (все-таки педагогический профессионализм еще что-то значил в то время), но, сказав, что больна (последствия осеннего раннего гриппа), тем самым, рискуя впасть в длительную материальную немилость, Аида Николаевна осталась дома.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.