Шаг в четвертое измерение - [77]

Она росла на поверхности гладкой скалы, около двадцати футов ниже нас, — чахлая, низкорослая елка, вытянувшаяся почти горизонтально из трещины, в которой каким-то образом укрепились ее корни, добывая для нее пропитание. Она представляла собой почти идеальный естественный мост, покрывавший приблизительно две трети пространства над расщелиной. Любое горное животное, конечно, могло совершить прыжок с его ствола и добраться до расположенной напротив скалы. Но этого не мог сделать ни взрослый человек, ни мальчишка. Я об этом откровенно сказал всем.

— Но он все равно попытается, — заметил Уиллинг.

— Нужно остановить его!

— Нужно ли?

Джонни оглянулся. Он видел, что круг сужается, что мы его настигаем. Поставив одну ногу на основание ствола, он второй сделал шаг вперед, балансируя, словно канатоходец.

— Он должен ползти на четвереньках, — сказал я. — По ней никак не пройти.

Он снова оглянулся. Сквозь плотно сжатые губы он злобно шипел:

— Если только вы ко мне приблизитесь, я брошусь вниз!

Вдруг в этой пронзаемой ветром, объятой солнцем тишине явно почувствовался призрак смерти. Елка прогнулась, затрещав под тяжестью мальчика. Треск был похож на выстрелы из пистолета.

Стоктон нервно зашептал:

— Не дышите… покуда он не перейдет на ту сторону.

Уиллинг сделал глубокий с присвистом вздох. Затем что-то прокричал громким, хриплым голосом, похожим на голос Стоктона.

Джонни резко оглянулся на него, его глаза горели, а лицо еще больше побледнело.

— Значит, вы все знали! Вы…

Он поскользнулся. Ухватился за воздух, пытаясь восстановить равновесие. Его хрупкая фигурка, покачавшись из стороны в сторону, на несколько головокружительных мгновений вдруг отклонилась слишком далеко и стремительно полетела вниз, словно ныряющая в воду птица. Стоктон закрыл ладонями глаза.

Далеко внизу тело его упало на вершины деревьев. Через секунду до нас долетел треск ломаемых ветвей, который тут же растаял в окружающей нас тишине.

— Будьте вы прокляты! — закричал Стоктон, устремившись к Уиллингу.

Ангус ловко схватил Стоктона за руку и заломил ее за спину. Вероятно, у него была смертельная хватка, так как ему мгновенно удалось остановить такого крупного человека.

— Если бы вы ему ничего не говорили, — посетовал Стоктон разбитым голосом.

Уиллинг молча смотрел на него. Между ними встал Несс.

— Стоктон, разве вы ничего не слыхали? Уиллинг обратился к мальчику по-немецки. Ваш племянник Джонни Стоктон погиб во время воздушного налета на Далриаду. Мы с Уиллингом сегодня глубокой ночью обнаружили его труп. Он был похоронен возле стены того разрушенного дома в Далриаде, в котором жил. Но он погиб не от взрыва бомбы. Он был застрелен, по сути дела, преднамеренно убит. Вот этим мальчишкой, который занял его место в жизни. Этот мальчик — немецкий солдат, он лишь на год или чуть старше вашего племянника. Он бежал из плена в ту же ночь, после того как убил американского охранника. Это и есть тот человек, «который убежал».

В ту ночь в Ардриге Уиллинг мне все подробно рассказал.

— Когда вы впервые увидели Джонни, ничего не зная о том, кто он, сколько ему предположительно лет, вы про себя сделали вывод, что это мальчик примерно четырнадцати — пятнадцати лет. На самом деле ему было уже почти шестнадцать, — таким образом, вы ошиблись на год-два. К этому времени ему уже должно было исполниться семнадцать.

Я был лучше вас подготовлен, и у меня было больше прав на подозрение, так как в качестве разведчика мне пришлось немало поработать среди немецких военнопленных. День нашей победы неумолимо приближался, и немцам приходилось уже скрести «по дну бочки живой силы», как изящно выражались в то время нацистские газеты. Они были вынуждены призывать на действительную службу очень молодых людей, по сути почти детей. Мне приходилось допрашивать немецких солдат, которым еще не было и шестнадцати, — то есть фактически они были лишь на два года старше предполагаемого четырнадцатилетнего Джонни. Многие выглядели весьма моложаво и в более старшем, семнадцатилетнем возрасте, как, например, та группа, которую мы захватили в Божанси и о которой писали в американском армейском журнале «Старз энд страйпе» от 27 сентября 1944 года. Может, вы помните их описание? Соломенного цвета волосы, голубоглазые, с персиковым пушком на щеках, которые еще не знали лезвия бритвы… бодрые энтузиасты… с вкрадчивой, мягкой манерой говорить, краснеющие при разговоре с незнакомым, как это и подобает приятным юношам. Но стоило этому воспитаннику «гитлерюгенда» и прочих немецких молодежных организаций побывать на фронте, посражаться там несколько недель, как он тут же насквозь пропитывался нацистской философией и отвечал на любой вопрос односложно: «Если так говорит фюрер, значит это верно». Насколько он был ею загипнотизирован, что даже накануне немецкого краха был все еще уверен в победе Германии, когда все русские, чехи, демократы, евреи и прочие нежелательные лица исчезнут с лица земли.

Такие мальчики часто бывают куда более безжалостными, чем взрослые, которые еще помнят догитлеровскую Германию. В апреле этого года нацистские мальчишки подожгли хлев в Каделегене, в котором заживо сгорели одиннадцать гражданских лиц. Только несколько месяцев назад один мальчик — нацист — был казнен американскими солдатами за то, что он убил троих их товарищей уже после капитуляции Германии. Дети, подобные этим, как в армии, так и вне ее продолжали драться с русскими солдатами во время осады Берлина. Вот что сообщала по этому поводу стокгольмская газета «Моргенбладет»: «Эти превращающиеся в дикарей дети-солдаты, несомненно, одно из самых отвратительных явлений в истории войны». Уго Блейн был прав: «Воспитанием можно добиться всего».