Шафрановые врата - [3]

Я закрыла глаза, потом выпрямилась и попыталась разобраться во всем этом множестве нюансов. Все они были удручающими.

— Хотя проблем не удастся избежать даже на автомобильных дорогах, вы будете вынуждены ехать в объезд по старым дорогам, протоптанным в песках верблюдами и ослами. А теперь смотрите, — продолжил он, — я веду к тому, что есть другие города недалеко от Танжера. И вы должны держаться как можно ближе к морю, в той местности, где дуют прохладные ветры. Скоро в Марокко наступит полноценное лето, а это ужасная жара. Если вы все-таки решили покинуть Танжер, как я уже сказал, остановитесь в Рабате. Или даже поезжайте в Касабланку. Она более цивилизованна, чем…

— Спасибо вам за информацию, — сказала я ему. Он пытался помочь, но наверняка не мог понять моего желания срочно попасть в Марракеш.

— Здесь и думать не о чем. Ну правда, мисс О'Шиа! Марракеш… Я так понимаю, у вас там семья. Или, по крайней мере, друзья. Никто не едет в Марракеш, если у него там никого нет. К тому же они там, в Марракеше, все французы, знаете ли. У вас же там действительно кто-то есть?

— Да, — сказала я в надежде, что это прозвучало убедительно, потому как сама не знала, правда это или нет. Ответ будет известен, только лишь когда я приеду в Марракеш. Внезапно мне захотелось больше ничего не слушать и не отвечать ни на какие вопросы. Вместо того чтобы придать мне уверенности в том, что я смогу и сделаю это — сама проеду по просторам Северной Африки, — эта беседа наполнила меня еще большей неуверенностью и страхом. — Пожалуйста, вам не обязательно сидеть со мной и дальше. Я в порядке, правда. И спасибо вам еще раз, — сказала я и попыталась улыбнуться.

— Это хорошо, — поднимаясь, произнес он.

Прочла ли я облегчение на его лице? Какой я должна была показаться ему — одинокой, неосведомленной, совсем… отчаявшейся? Казалась ли я отчаявшейся?

Когда он ушел, я обратила внимание на испанскую семью с тремя маленькими детьми, сидевшую напротив меня. Детские глаза были огромными и темными, а их маленькие личики — очень серьезными, когда они изучали меня. Самая младшая из них — девочка — держала в руках маленькую куклу и, возможно, хотела показать ее мне.

Я старалась перебороть непонятную боль и говорила себе, что всему виной жажда и волнение.

Левантер начал дуть еще сильнее, и из-за бушующего моря я не могла определить, повернули ли мы обратно, как предположил американец, или все еще двигались вперед. Паром плыл, разрезая волны, вздымаемые левантером, и мы постоянно то поднимались, то снова падали вниз, из-за чего мне стало еще хуже, чем прежде, впрочем, как и всем остальным. Некоторые поспешили выйти на палубу, где, как я предполагаю, они перегибались через перила, так как их рвало. Маленькая испанская девочка без предупреждения наклонилась вперед и освободила желудок прямо на пол. Мать вытерла ей рот рукой и посадила дочь себе на колени, поглаживая ей волосы. Комната наполнилась ужасным запахом, и духота усилилась. Я провела рукавом по лицу и поблагодарила себя за то, что ничего не ела весь день. Если бы я еще заранее побеспокоилась о том, чтобы взять с собой бутылку воды, как большинство других путешественников! Сейчас все молчали, ощущая, как поднимаются и опускаются вместе с паромом, не было слышно гула голосов, как когда мы покидали Испанию. Даже самые маленькие детишки молчали, за исключением всхлипывающей на руках у матери девочки.

Снова я подумала о возможности кораблекрушения. И снова осознала, в какое положение поставила себя, совсем не заботясь о своей безопасности.

Когда паром сильно накренился, я повалилась на соседний пустой стул и ударилась локтем о твердое сиденье. Я почувствовала боль в бедре и невольно вскрикнула — впрочем, как и другие. И тем не менее никто так и не заговорил; все просто выпрямились и сидели, как и до этого, молча. Я поднесла руку ко рту, стараясь подавить тошноту, которая то подступала к горлу, то постепенно опускалась в такт все усиливающейся качке. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, успокаивая дыхание, и попыталась не обращать внимания на завывание ветра, попыталась не вдыхать ужасный запах, исходящий от лужи на полу.

Наконец очень медленно, так что я поначалу даже не почувствовала этого, качка стала ослабевать. Я выпрямилась и поняла, что не вижу уже поднимающихся и опускающихся волн за окном. Пол подо мной снова стал привычно твердым, и мой желудок успокоился.

Как только я облегченно вздохнула, дверь, ведущая на палубу, открылась и один из испанцев воскликнул: «Танжер. Ya llegamos![6]», и тогда раздался низкий гул облегчения. Я догадалась, что он, наверное, увидел вдали очертания города либо по каким-то приметам понял, что мы подплываем к нему. Итак, нам удалось справиться с левантером и мы оставили ветер бушевать в центре пролива. Я с благодарностью закрыла глаза, а когда снова открыла их, увидела, что некоторые дети подбежали к окнам. Разговоры, начавшиеся с легкого шепота, переросли во всеобщую болтовню, чувствовалось, что легкая эйфория охватила всех в этом душном помещении. Затем все встали, размялись и зашевелились, продолжая переговариваться и собирая детей и чемоданы. Вышла и семья, сидевшая напротив меня; мать взяла за руку маленькую девочку, которая продолжала прижимать к себе куклу. Я тоже встала, но сразу же почувствовала головокружение и тошноту — может быть, из-за качки, может быть, из-за жажды и голода, а может быть, из-за недавно перенесенной болезни.