Sh’khol - [5]

На берегу не было никаких следов: песок здесь слишком крупный. Куртки тоже не видно. Или он так и ушел, без верхней одежды? Переохлаждение. Несколько минут — и готово. Гидрокостюм ему слишком велик, он быстро замерзнет. Далеко ли его может занести? Давно ли он ушел? Она так долго спала. Вино. Сколько же она выпила вина.

Остервенело натянула купальную шапочку, застегнула тугой гидрокостюм. Молния подавалась с трудом.

Вошла в воду, нырнула. Холод пронзил тело. Она гребла, гребла, гребла — с каким-то остервенением. Остановилась, оглянулась, заставила себя плыть дальше. Плечо заныло. При каждом гребке она видела его лицо: черная рамка капюшона, светлые волосы, голубые глаза.

Миновала гранитную глыбу, двинулась вдоль берега, в ушах — шум волн, тоже глухота, только другая. Постепенно немеют пальцы на руках, и пальцы на ногах, и разум.

Восемь месяцев назад тель-авивское издательство прислало один роман. Прекрасный стиль, автор — израильский араб из Назарета. Большая литература, подумала Ребекка. Она тут же села за перевод этой истории о немолодых супругах, потерявших обоих детей. В тексте ей попалось слово «sh’khol». Как его перевести? Ребекка не могла подобрать аналога. Конечно, есть «вдова», «вдовец», «сирота», но ни одного слова — ни среди существительных, ни среди прилагательных, — которое обозначало бы отца или мать, потерявших ребенка. В ирландском таких слов тоже нет. Она искала в русском, французском, немецком, в других языках, но что-то похожее нашлось только в санскрите (vilomah) и арабском (thakla — если это мать, mathkool — если отец). Ребекка промучилась над этим местом несколько дней. Хотелось сохранить верность подлиннику, дать имя незримому: «надломленные», «разодранные», «ограбленные» родители. В конце концов, остановилась на чопорном bereaved, но подумала: все-таки не то. Нет в этом слове ни тайны, ни звукописи. Не точный перевод, совсем не точный.

Около полудня ее схватили за ворот гидрокостюма и втащили на борт. Катер береговой охраны. На нем было четверо. Она упала на палубу, лицом в доски, задыхаясь. Ее отнесли в каюту. Кто-то склонился над ней. Маска. Трубки. Лица расплываются, никак не сфокусировать взгляд. Голоса. Кислород. Чья-то рука у нее на лбу. Чей-то палец на ее запястье. Вода продолжает давить своей тяжестью. Зубы стучат. Она попыталась встать.

— Пустите меня туда!

Холод обжигал изнутри. Плечо болело так, словно руку вырвали из сустава.

— Сидите спокойно, с вами все будет в порядке. Только не двигайтесь.

Ее завернули в изотермические одеяла, блестящие серебряной фольгой, начали растирать ей пальцы на руках и ногах, два раза шлепнули по щекам — осторожно, словно пытаясь разбудить.

— Миссис Баррингтон, вы меня слышите?

В синеве капитанских глаз ей почудился Томас. Она дотронулась до его щеки, но пальцы уколола щетина. Капитан резко заговорил с ней сначала по-английски, потом по-ирландски. Она точно уверена, что Томас пошел купаться? Куда еще он мог пойти? Случалось ли подобное раньше? Во что он был одет? Он взял телефон? Есть ли у него друзья на побережье?

Она снова попыталась встать, но капитан удержал ее.

Ветер бился в иллюминаторы кабины, красил белым верхушки волн. Чайки носились над водой, выделывая акробатические трюки. Ребекка покосилась на морские карты на стене — огромные, испещренные линиями и цветными пятнами. Горе вспыхнуло в ней, как огонь в печи. Она взглянула за корму, в разбегающиеся пенные линии. Радио затрещало десятком голосов.

Она закричала, осознавая, что ее крик больше похож на звериный вой.

Катер внезапно замедлил ход, заходя в бухту. Мелкая водяная пыль обожгла щеки. Она не понимала, где они. Был день, но здесь почему-то горел фонарь. Его тусклая лампа словно напоминала о скором приходе тьмы. Зеваки, толпившиеся у машин, показывали на нее пальцами. По верхушкам деревьев хлестали сине-красные лучи. Ребекка почувствовала чью-то руку на своем плече. Капитан повел ее по пирсу. Одно одеяло свалилось. Она мгновенно вспомнила, что одета в гидрокостюм: тугой, черный, холодный. Вокруг перешептываются. Ее поразила бесконечное спокойствие вселенной. Полная тишина, ни ветерка. Sh’khol.

Она развернулась, вырвалась, побежала.

Когда ее выволокли из воды во второй раз, она увидела мужчину с телефоном в вытянутой руке. Он бежал к ней, не отрывая взгляд от экрана, снимая на видео, как ее вытаскивают из мелких серых волн. Ясно, через несколько часов ее покажут в новостях.

— Томас, — прошептала она. — Томас.

Таблетка успокоительного притупила мысли. В углу спальни в плетеном кресле сидела женщина из полиции, молчала, наблюдала за ней, держа в руках чайную чашку с блюдцем. Через широкие окна Ребекка видела людей, бродивших вокруг дома, бросая внимательные взгляды по сторонам. Один из них все время корябал что-то в блокноте.

Полицейские устроили штаб в гостиной. То и дело у кого-нибудь звонил телефон. На дорожке у дома разъезжались машины, хрустя колесами по гравию.

На улице, у дома, кто-то курил. Она чувствовала, как расползается по дому запах жженой тряпки. Встала, чтобы закрыть окно.

Что-то кончилось, подумала она. Что-то завершилось. Но откуда это чувство?