Сфинкс - [78]

— Когда вы прикажете.

— А! Но, кажется, надо, чтобы было какое-то особое освещение; надо сидеть неподвижно, долго, неудобно, скучно.

— Не так уж долго…

— Писали мой портрет в Париже. Там мне это надоело! А! С этих пор я очень подурнела, так исхудала! — добавила, как бы про себя, посматривая украдкой в зеркало.

Ян опустил глаза.

— Значит, завтра в полдень, велите принести все, что нужно.

И наклонила голову; но к равнодушным фразам, к почти презрительному тону присоединила столь говорящий, столь пронзительный взгляд, что Ян, уходя, был ошеломлен. Он не знал что часто дамы испытывают взгляд in animavile [21], как охотники ружье на воробьях и ласточках, хорош ли бой… Художник принял за утро счастья то, что было молнией бури.

Счастливый, встретив Мамонича, передал ему все.

— А! Что за взгляд! — добавил, заканчивая рассказ, — сколько он говорит, сколько говорит!

— Взгляд, — ответил холодно Тит, — говорит лишь столько, сколько мы желаем, чтобы говорил. Взгляд женщины самое обманчивое явление. Берегись, говорю тебе. Это кокетка, которая доведет тебя до отчаяния, а потом будет над тобой насмехаться.

— Тит, у тебя нет сердца!

— Ян, у тебя нет головы! Откажись от этого портрета, ради Бога! Откажись, потому что вижу, как погибнешь. Лучше не иметь работы, чем сорваться в такую пропасть.

Ян с нетерпением передернул плечами, пожал Титу руку и ушел, не желая дольше слушать его предостережения.

Наконец, настало "завтра", и необходимые принадлежности, отосланные раньше во дворец, ожидали Яна. В передней лакеи встретили его глупыми усмешками раньше, чем пустили в будуар, рассматривая его скромный костюм, хотя это был его лучший. Чуть ли не презрительно камердинер указал ему дверь, не соблаговолив даже открыть, и уселся важно у окошка. Униженный Ян вошел, но в будуаре не было никого. Из другой комнаты послышался голос:

— Кто там?

— Я, пани.

— Кто это я? — повторил голос.

Каштелян показал свою напудренную голову.

— А! Это вы! Пожалуйста… Каштелянша ждет вас. За дело! За дело! А то она соскучится.

И кивнул художнику, который, ступая по ковру, перешел в другую комнату.

— Я сам немного художник, — промолвил каштелян; — я вам приготовил мольберт и подобрал освещение. Но вот уже полчаса спорил с мадам относительно цвета платья и обстановки портрета.

В эту минуту Ян увидел ее в кресле с книжкой в руках; она бросила ему томный взгляд и улыбку.

Она была одета в темное бархатное платье с белыми кружевами, в волосах была роза. Это шло ей замечательно.

— Разве может быть лучше, чем теперь? — воскликнул Ян. Каштелян сказал, бросаясь на стул:

— Я хотел видеть тебя одетой в более веселый костюм.

— Зачем? Здесь так холодно, печально и скучно в этой вашей стране туч и грязи.

— Благодарю вас! — сказал каштелян. — Освещение годится? — спросил он.

— Великолепно.

— Видишь, что я знаю в этом толк. Ну, за работу.

— Да! За работу, так как я долго так не выдержу… предупреждаю, — перебила француженка. — Я иногда часами сижу уставившись неизвестно куда, но когда мне велят сидеть, о, не выношу послушания. C'est plus fort que moi [22]. Пожалуйста, поторопитесь.

— Если вам угодно, можете двигаться, — сказал Ян, усаживаясь, — разговаривать, ходить, это не помешает портрету. Я его набросаю и так, а платье и драпри окончу дома. Сегодня только схвачу черты.

— Ах, как вы любезны! — снова пронизывая его взглядом, добавила женщина. — Разрешаете мне двигаться!

— Нашел средство, чтобы ты сидела как прикованная, — шепнул каштелян. — Ну, я вас оставляю, еду завтракать к князю епископу.

Кивком головы он простился и ушел.

Каштелянша проводила мужа взглядом, но взглядом равнодушным, нерасположенным; она скривила губы как бы говоря: "Презираю тебя, ты мне противен".

А потом так пристально уставилась на Яна, что у рисовальщика задрожала рука. Слабым голосом он промолвил:

— Вы, вероятно, захотите быть написанной à regard perdu [23], это придаст печальное выражение лицу. Я просил бы направить взгляд в глубину комнаты.

— Вы боитесь? — воскликнула она со смехом.

Ян покраснел, но не решился ответить.

— Нет, хочу, чтоб взгляд был как сейчас.

Сколько раз ни взглянул художник, столько раз он встретил ее устремленные на него глаза; этот упорный, огненный взгляд пронзил его насквозь. Мучился, как Дамокл под мечом, вытирал лоб и очевидно страдал.

— Вам, может быть, жарко? — спросила иронически каштелянша.

— О! Жарко!

— Мне так холодно! — добавила она со значительным взглядом.

Ян рисовал, но рука поминутно его не слушалась. Он ловко набросал овал лица, наметил рот и глаза, но был недоволен: мазал и исправлял.

— Могу двинуться? — спросила.

— Как вам угодно.

Она сейчас же сделала движение, но взгляд неизменно утопал в художнике.

— Сколько вам лет? — спросила она после паузы.

— Двадцать три.

— Долго вы были в Италии?

— Мгновение, так быстро пролетели эти годы.

— Готова поклясться, что вы там кого-то оставили, о ком тоскуете, не так ли? — добавила она, значительно взглянув.

Но в ответ на это у Яна показались слезы; ему вспомнилась плита на кладбище св. Каликста; он побледнел, взглянул с мольбой и тихо ответил:

— Я никого не оставил.

— Вы разве никого не любили?