Сфинкс - [65]
взяла в руки тросточку и сбежала с лестницы, позвав Нерона.
Нерон, громадный, страшного вида негр, бросился вслед за ними. Она, таща за собой Яна, смелая, живая, легкая и гордая, неслась с непринужденностью, непонятной в женщине.
Не заметив как очутились у двери, из-за которой доносились звуки гитары. По фальшивым звукам Ян догадался, что играла Анджиолина.
— Позвольте, — промолвил, — я пойду вперед. Аннибал не один.
— А! Верно с женщиной?
— Кажется.
— Чем же это нам мешает? Кто она? Ваша модель? Я их всех знаю. Как ее имя?
— Анджиолина.
— Красавица! Знаю, это и моя Венера. Идем! Чего же мы стоим? Чем она может мне помешать?
Аннибал спал, когда они вошли. Анджиолина, вытянувшись на полу на подстилке и плечами прислонившись к кровати, тихо бренчала на гитаре. Увидев Яна и мисс Кромби, живо вскочила, покраснела и, сложив руки, спросила:
— А! Синьора! Вы здесь что делаете?
— Видишь, Анджиолина! Я пришла посмотреть работы твоих двух художников… Двух любовников, может быть?
— О! Нет! Ян вовсе не мой любовник: это камень или кусок льда с севера, это…
И сделала гримасу, но в то же время ее поразило черное лицо негра у дверей, забыла обо всех и стала пристально на него смотреть, ломая руки и качая головой.
— А! Какой черный! Какой черный, страшный еретик! Что за ужасная бестия! А как он одет!
И подошла наполовину с испугом, а наполовину заинтересованная, присмотреться поближе. Скажем правду, стала с ним кокетничать, чтобы убедиться, человек ли он, подобно тому как на Маркизских островах дикарки принимают страстные позы перед умершим, чтобы убедиться, что он мертв. Аннибал вскочил и поздоровался с мисс Розой. Она, едва кивнув ему головой, принялась за осмотр картин и работ Яна. В восхищении увлекалась, хвалила, всматривалась и ежеминутно с чувством пожимала ему руку.
Аннибал, самолюбие коего было слегка затронуто, видя, что ему не достается ни частички похвал, так щедро расточаемых Яну, сел, нахмурившись, в угол. Наконец портрет Анджиолины в ее народном костюме, удачно написанный итальянцем, обратил на себя внимание мисс Кромби; она пожелала его купить у Аннибала.
— Не продается, — ответил холодно.
— Вы бы могли написать для себя другой; ведь оригинал у вас под рукой! — насмешливо сказала Роза.
— Хочу иметь и копию.
— Как угодно. До свиданья! Вы со мной, не так ли? — спросила, обращаясь к Яну, — проводите меня?
Отказаться было немыслимо; ушли вдвоем. Анджиолина долго смотрела вслед будто бы за негром, а может быть больше за Яном. За кем из двух? Аннибал лег с гитарой на кровать, она вскоре подошла и положила голову к нему на колени и так до ночи пела старые итальянские песенки.
Между тем Ян возвращался с мисс Розой в ее квартиру; по пути останавливались вместе у статуй и фонтанов, говорили об искусстве. Англичанка умела сухую и холодную теорию скептицизма и материализма излагать с огнем и воодушевлением. Под впечатлением ее увлекательных речей Ян больше поколебался в течение одного дня, чем за время общения с Аннибалом.
Он колебался, в душе было беспокойство. Женщина, словно в ее задачу входило склонить его к своему безверию, говорила обо всем, везде умела вставить знаменательное словцо, которое оставалось в голове слушателя и потом само развивалось в тихие часы размышлений…
Нет посева, который бы прорастал лучше, чем скептицизм и безверие. Разрушать всегда гораздо легче, чем созидать, труднее обращать, чем совращать. Обращение — это дело вдохновения; совращение — работа холодной мысли. Вдохнуть веру может только чудо; любой глупец сумеет поколебать веру в слабом человеке, а потом она никогда уже не вернется.
Мисс Роза до вечера читала Яну, беседовала с ним и сумела возбудить в нем такое доверие, утопая в нем своими голубыми глазами, чаруя его непонятной прелестью, что он сознался ей больше, чем в своем прошлом, он сознался ей в современном состоянии своей души, борьбе с самим собой, неуверенности, желании остаться при старой вере, которую считал единственно истинной.
Англичанка только смеялась над ним. Она отпустила его, наконец, совсем одурманенного, крепко пожимая руку и говоря на прощание:
— Вернешься завтра?
— Завтра, не знаю, у меня часы занятий…
— Я хочу, я требую! Придешь?
И Ян обещал придти. На другой день она опять надолго его задержала; а когда расставались:
— Знаешь, что? — сказала, — у нас пустая квартира. Сэр Артур так скоро не вернется; я велю приготовить для тебя мастерскую, поселись тут, это будет лучше.
— А люди?
— Опять люди! Что мне люди! — засмеялась.
— Но разве ты достаточно меня знаешь?
— О! Дитя! Будто знаю тебя от колыбели! Разве ты умеешь что-либо скрыть? Ну? Правда, согласен? Твой Аннибал с Анджиолиной — скучное общество. Аннибал пачкун, бездушный художник; Анджиолина — красивый зверек. Захочешь еще ее в качестве модели, придет и сюда. А так будем вместе!
— Правда, не знаю… Не смею…
— Колеблешься! Бедный! Ну, так поговорим об этом завтра, — промолвила, прощаясь с ним и улыбаясь. — Будь здоров, брат! Христиане называли себя братьями во Христе; мы с тобой братья в искусстве и чувствах. Не знаю, что столь роковым образом влечет меня к тебе.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
«Сумасбродка» — социально-психологический роман классика польской литературы Юзефа Игнация Крашевского (1812-1887).
Димитр Димов – выдающийся болгарский писатель, лауреат Димитровской премии.В социально-психологическом романе «Осужденные души» воссоздаются героические и трагические события периода гражданской войны в Испании, на фоне которых развивается история любви испанского монаха-иезуита и молодой англичанки.
«Лучи из пепла» — книга о трагедии Хиросимы. Она принадлежит перу видного западногерманского публициста Роберта Юнга, который уже известен читателю как автор «Ярче тысячи солнц». Свою книгу Юнг сам считает наиболее важной из всех, написанных им до сих пор, ибо, по его собственному признанию, «его усилия понять послевоенную историю Хиросимы и рассказать о ней во всеуслышание придали его жизни новый смысл». У книги есть подзаголовок — «История одного возрождения». Автор пытается проследить более чем десятилетний извилистый путь залечивания ран, нанесенных Хиросиме атомной бомбой.
Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман современного писателя-историка И. Фирсова посвящен становлению русского флота на Балтике и событиям Северной войны 1700–1721 гг. Центральное место занимает описание знаменитого Гангутского сражения, результат которого вынудил Швецию признать свое поражение в войне и подписать мирный договор с Россией.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.