Сфинкс - [38]
Батрани поник головой, пожал плечами, хотел еще что-то добавить, но женщина, у которой гнев смешался со слезами, вытолкнула его из комнаты и закрыла дверь на задвижку, чтобы выплакаться наедине.
Итальянец долго раздумывал; затем взял из спрятанного в уголке мешочка несколько золотых монет, вздохнул и со слезами на глазах пошел к Яну с такой печалью, словно его самого выгнали.
Ян что-то предчувствовал и побаивался; однако весело встретил учителя, которого нахмуренный лоб, покрасневшие глаза и смущенное лицо были очень красноречивы.
— Ян, — тихо проговорил Батрани, — дорогой Ясь, — он поправился, — мы должны расстаться.
— Мы! Расстаться! Как так?
— Так, — повторил итальянец, смахивая слезу рукавом, — не я, не я, это она, Мариетта, гонит тебя. Не знаю, что ты наделал. Вероятно, ее возмутила эта несчастная интрижка: она такая чистая и святая.
Ян, как преступник, опустил голову.
— Она не хочет больше видеть тебя здесь; велела тебе отказать. Но куда же ты пойдешь, бедное мое дитя?
Итальянец прислонился к стене и задумался.
— Не знаю, Бог укажет путь, — ответил печально Ян, глядя в окошко, где мелькнуло личико Ягуси.
— Как ты будешь без меня, как я без тебя? Не знаю… Стольким вещам ты мог еще здесь научиться, ты был на таком хорошем пути! Ах, дорогой мой! Будь что будет, не бросай живописи. Она в то же время священнослужение. Пожертвуй для нее женщинами, надеждами на преходящее счастье, миром, жизнью. Не ради славы, ибо что такое слава? Но ради вознаграждения, какое найдешь в самом себе. Искусство, как и вера (только в меньшем размере), само собой награждает. Не бросай его, заклинаю тебя. Люди, возможно, тебя не признают, мир над тобой надругается, тебя наверно не оценят: для одних будешь стоять слишком высоко, для других по внешности слишком низко; тебя напоят уксусом и желчью. Но ты все принеси в жертву искусству: оно велико, оно вознаградит тебя за мучения минутами несравнимого наслаждения. А если еще в твоем сердце пойдут рука об руку старинная, горячая вера и искусство, то будешь чувствовать себя счастливее с куском ржаного хлеба, чем другие, плавающие в телесных наслаждениях; эти наслаждения преходящи, наслаждения искусства — вечные. Одно лишь искусство бесконечно и безгранично. На дне кубка нет насыщения, так как дна там никогда не увидишь… Ясек мой, но куда же ты пойдешь, что ты думаешь предпринять?
— Посоветуй мне, я не знаю.
— Советовать, я бы тебе советовал… Есть только одно место в мире для поэта, для настоящего художника, но ты сейчас по крайней мере еще его не захочешь, не решишься уединиться в нем. Это единственное место — монастырь. Великое одиночество, молитва, презрение к светской жизни, чествование Бога, возвышающее душу, безграничное предоставление себя искусству. Если бы у меня была вторая жизнь, я не иначе распорядился бы ей! Но ты…
— У меня мать, бедные сестры, которым я должен помогать.
— Так; мир тебя преследует, все будет тебе мешать! Обязанности, дитя мое, прежде всего. Ты — сын, брат. Но что намерен делать?
— Вернусь к матери.
— Чтобы разделить с нею нужду и сомнения. О, нет, нет! Еще не время возвращаться; с чем же ты вернешься?
— Куда же мне идти?
— Останься в городе, попытайся сам зарабатывать и учись.
— Зарабатывать! Но как? Разве ты хочешь, чтобы по любому приглашению, ради денег, ради жизненных потребностей я унижался до исполнения работ… работ?
Батрани улыбнулся.
— Каждый должен был так поступать, — ответил он. — Это одно из условий жизни артиста — быть непризнанным и замученным людской глупостью. Надо суметь стать выше этого. Разве тебе мало, что ты чувствуешь красоту и веришь в нее в душе?
— А придется исполнять бесформенные, уродливые вещи?
— Ради хлеба! Ведь Бог сотворил лягушек и ужей, чтобы наполнить ими воды и болота; можешь и ты творить, что тебе велят ради удовлетворения желаний, которые подобны болотам и лужам Послушай, — добавил, — никакой труд не может пачкать чело века и унижать художника. В самую мелкую работу ты можешь вселить дух, поднять ее и облагородить. Не каждый может только создавать то, что желает, и тогда, когда захочется; но каждый может добросовестно сделать, что ему посылает судьба и даже работая ради хлеба, учиться и учить других. — Проклятая гордость, которой пропитали художников, делает их капризными детьми; великий гений сумеет даже из тяжелого положения выйти победителем…
Настала минута молчания, долгая, тяжкая. Батрани всунул кошелек в руку Яна.
— Я дал бы тебе больше, но Бог свидетель, нет у меня.
Ян бросился ему в ноги и почти со слезами вернул это подношение.
— Возьми назад! Зачем ты мне это даешь? Ты мне дал больше чем сокровища, ты мне дал новую душу, чувства, мысли, ты сделал из меня человека. Когда же я и так смогу рассчитаться с тобой?
— Помни обо мне, о старике Батрани, который может быть вскоре… (он покачал головой и умолк). — А если когда счастливая судьба приведет тебя в мою чародейку красавицу Флоренцию, если увидишь этот город Медичи и приложишься к земле града искусства, то пойди на маленькую улицу Винья Веккиа, где наш старый дом. Возможно, его уж там нет! Столько прошло лет! Поклонись от меня старым воспоминаниям, пройди на кладбище францисканцев и поищи плиту, под которой лежит Джулия Батрани, моя святая мать, помолись за нее и скажи ее праху…
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.