Сфинкс - [110]

Шрифт
Интервал

Они были уже у дверей жалкого одноэтажного еврейского дома, им пришлось перепрыгивать во дворе через канавы, а наверх взбираться по ступенькам, покрытым кучами грязи.

Поднявшись, друзья прошли ужасно затхлые комнаты, где целые семейства теснились на нескольких квадратных метрах, учась, ссорясь, считая, торгуя, любя и хозяйничая в тесноте. Через корыта, ведра с помоями, задевая порванные занавески и множество стоящих и висящих детских люлек, они протиснулись, наконец, к запертой комнате, которую им отпер сам хозяин.

Это был молодой человек небольшого роста, нежный, худощавый, белый, как женщина, с прозрачным цветом лица, так что даже просвечивали синие жилки. Тип лица был восточный. Громадные живые черные глаза, глубоко посаженные, с прекрасно очерченными бровями; румяный рот, маленькая бородка и темные усы, черные волосы, и гладкий, и высокий лоб.

Он слегка покраснел, увидев их, и встретил улыбкой и взглядом, как бы спрашивавшим: что ему приносят, утешение или оскорбление.

После первого приветствия, которое со стороны Яна было тем сердечнее, что с первого взгляда он увидел в Ионе одного из тех людей, к которым легко привязаться, еврей схватил Яна за руку и воскликнул:

— А! Как я счастлив! Какая радость! Вы не презираете меня! Вы навещаете меня, еврея! Пусть Бог вас за это наградит!

Ян поспешил ответить:

— Позволь, коллега, заметить, что нынче совершенно заслуженно называют варварским предрассудком отношение европейцев к некоторым народам.

— Ах! Это слова, — сказал еврей, — мы все-таки до сих пор являемся вашим Агасфером, которому ваш Господь сказал: "Иди в изгнание, блуждай и ешь хлеб твоих пяти динаров в словах и презрении". Для вас мы потомки убийц Бога.

— Потомки избранного народа.

— Да, избранного и низвергнутого. Но, — добавил с некоторой гордостью, — народы, как и люди, должны умирать; надо уметь примириться с судьбой и принимать божеские решения. Есть великие неизбежности, против которых кто в силах бороться? Божья десница над нами. Не стоит жаловаться!..

— Мы были, — добавил он с возрастающим увлечением, — народом избранным, который остальной земле, всему человечеству дал своего Бога, единого Бога, а сегодня мы последние из последних. Жизнь наша усохла как трава и прошла как тень. Кто знает, что изображал этот египетский идол или фиванский, называемый сфинксом, эта великая загадка древности? Может быть судьбу всякого покоренного народа, который уступает силе кулака и сращивается с животным, и имея крылья, но каменные, не может двинуться. Этот сфинкс всегда представляет для меня судьбу нашу в Палестине. Евреи, давшие миру Библию, а теперь ставшие слугами меча мусульман, не есть ли это голова человека, подчиняющегося телу животного? А наши бессильные жалобы, раздающиеся в пустыне, не каменные ли это крылья таинственного зверя, на которых он не может улететь из тяжелой действительности?

Он закрыл лицо рукой и словно прогоняя тяжелые мысли улыбнулся ласково, почти радостно, но принужденно.

— Еврею, — сказал, — даже художником стать трудно. Доступ к вашим шедеврам искусства для них затруднен; к вашим храмам он подходит со страхом; Рим для него замкнутый город, где на 5 развалинах своих бывших, павших победителей ему нельзя даже поплакать. Страдать, молиться и молчать — вот наш удел.

Он обратился к Яну.

— Я видел ваши работы, — промолвил, — я восторгался ими, но побоялся подойти к автору. Когда вы объявили, что можно всем их осматривать, и я туда тайком пробрался, но пожать вам руку, как хотелось, не смел, не мог. Разве я думал, что вы первый придете ко мне? Чем же я вам отплачу? Разве вечной благодарностью в сердце, так как в нашем несчастном положении благодарность бывает вечной; редко кто-нибудь окажется ее достойным!

На мольберте посередине комнаты стояла маленькая картина. Изящно наброшенная зеленая плахта скрывала ее скорее от глаз, чем от пыли и падающей сверху штукатурки. Ян попросил показать работу.

— Ваши работы, — сказал Иона, — творения настоящего художника; мои лишь опыты для развлечения. Мелкие, малые, так как я не берусь за большие, зная, сколько нужно для них уменья. Я работаю добросовестно, каждую фигуру картины стараюсь написать с натуры, с образца или, наконец, с модели, которая дает мне тени. Больше всего рисую сценки внутри дома и перспективные виды; несколько таких покажу. Та картина, что перед вами, исключение. Я вдохновился Библией, последним памятником Израиля, который не обесчестили, который был принят народами. Ваши картины полны огня, легкости и смелости; мои идут от сердца, но медленно, тяжело и с трудом создаются. Я творю, как рождает мать, с болью и криком.

— Кто же иначе? — спросил растроганный Ян.

— Кто же из вас не читал книги Иова, этого шедевра великой, вдохновенной, святой поэзии? Там один отрывок является, по-моему, прекрасным описанием умственного творчества, творчества, как я его понимаю, этих родов мысли, которая встает перед нами, отделяясь от нас, и часто принижает или удивляет того, кто ее родил на свет.

Он схватил со столика Библию и, глядя в нее, начал переводить дрожащим от волнения голосом:


Еще от автора Юзеф Игнаций Крашевский
Фаворитки короля Августа II

Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.


Неустрашимый

«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».


Кунигас

Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.


Старое предание

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.


Графиня Козель

Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.


Король в Несвиже

В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.


Рекомендуем почитать
На заре земли Русской

Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».


Повесть об Афанасии Никитине

Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.


Перстень Борджа

Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.


Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.