Сфера: Один в поле воин - [109]
Было тяжело смотреть, как сестра пресмыкается, и я дал слабину. Сказал, что так и быть, одарю её «чудом», но только один раз. Виолетта была готова пообещать всё, что угодно, лишь бы я дал новую дозу. Жалкое, на самом деле зрелище. Наркомания ужасна, опиумная или магическая — любая, как на это не посмотри.
Кайфанув еще разок, сестрица тут же забыла о всех своих обещаниях и накинулась на меня с просьбами сжалиться и дать ей еще одну дозу. Ну, что мне стоит? Я наотрез отказался и тогда наружу из Виолетты полезли все забытые детские обиды. Меня тут же обвинили в том, что родители меня всегда больше любили, чем её и Аннет. Всё лучшее: еда, куклы и новая одежда — всегда доставалась мне. Я одна получила от отца средства на обучение в храме, а ей, видите ли, пришлось годами жить с семьей впроголодь. Из-за меня умерла матушка и старшая сестра и так далее…
Сестра гневалась, угрожала, пыталась подлизываться, хитрить, а в итоге обиделась и обвинила меня во всех смертных грехах, заявив, что я ей просто завидую, и поэтому не даю её уйти и стать наложницей лорда Селвиша. Я даже было вспыхнул, а потом успокоил себя тем, что это просто наркоманская ломка. Виолетта сама себе не принадлежит и пытается задеть меня за живое несправедливыми обвинениями, и хоть как-то заставить обратить на себя внимание.
После пяти минут спектакля, истерика стала потихоньку утихать. К тому моменту, как Брук позвал нас к завтраку, Виолетта окончательно успокоилась и теперь смотрела на меня глазами полными раскаяния. Я не удержался и пристыдил её за сказанные недавно слова, и тут сестра разрыдалась, на коленях прося у меня прощения. Она клялась, что сама не знает, что на неё нашло. Что совсем не думает, что я ей завидую или в чем-то обязан ей и умершей сестре. Ею просто овладел какой-то злой дух и это он говорил за неё.
Крокодильи слезы и искренние раскаяния Виолетты убедили меня, что она действительно не отдавала себе отчет в том, что говорила и делала, и одновременно я убедился, что моё «лечение» вызывает кайф не только у меня, но и у окружающих. При этом, эффект ломки на Виолетте проявился даже сильней, чем на мне. Я смог сам взять себя в руки и остановиться, пусть и не сразу, но смог. Виолетта же просто обезумела и была готова на всё. Моё «лечение» — коварное и страшное оружие. Возможно, даже пострашней, чем меч, ведь оно способно заставить подчиниться даже того, кто этого всеми силами не желает. Одновременно, становилось очевидно, что в качестве жреца в команде я состоять не смогу. Заклинание сильное, но имеет опасные побочные эффекты. Вроде, физически отпускает быстро, но психологическая зависимость остается. Мысли сами все время возвращаются к желанию повторить пережитый кайф. А если на душе плохо или неспокойно, это желание лишь усиливается.
С сестрой мы, вроде, помирились, но неприятный осадок остался. Не так всё гладко в сестринских отношениях Ризольды с Виолеттой. Есть маленькие червоточины, крохотные зародыши зависти. С удовольствием позавтракав горячей пищей, и убедившись, что Виолетта уже окончательно отошла от одурманивающего воздействия моей «лечебной» магии, я завел разговор о будущем. Думал вначале потянуть её с собой за город, но потом решил, что ей не стоит видеть лишнее и пора начать учиться самостоятельности. Не буду же я постоянно с ней возиться, как с маленькой. Могу на задание уйти на несколько дней или вообще на месяц-два, если оно будет в другом Герцогстве. В конце концов, отлучусь по своим каким-то важным делам. Какой толк ей просто сидеть на попе ровно и дожидаться меня неделями? Будет хорошо, если она сама немного поработает, узнает цену труду, заработанным им деньгам и чему-то научится. Об этом я и завел разговор.
— Я не могу работать, — услышал я беспечный ответ Виолетты.
— В смысле?
— Я ничего не умею. Матушка меня не приучила к труду. Пока была прислуга — то она всё делала, а как денег не стало, то нам люди из ближайшего села помогали. Мужики дрова рубили, женщины еду готовили. Отец им за это редко платил, поэтому вскоре помощь прекратилась и вовсе худо стало.
— А чем же вы с сестрой и матерью занимались, чтобы прокормить себя? — спросил я, недоумевая, что же у меня за семейка такая.
— Матушка письма своему отцу, братьям и лорду Селвишу писала, чтобы Аннет и меня выдать замуж, но желающих взять нас в жены среди низших дворян в этой и соседней провинции не оказалось. Им только невесту с большим приданным подавай…
— Погоди-ка, погоди-ка, — перебил я, — то есть вы сидели, как клуши и ждали, что вас выдадут кому-то замуж, а сами не трудились, и не делали ровным счетом ничего для своего благополучия?
— Мы же были дворяне, а значит, марать свои руки черной работой нам не пристало. Так мне матушка всегда говорила.
— Идиотка твоя матушка! — зло выругался я.
— Ризольда, как ты отзываешься о матушке! — возмутилась сестра.
— Ладно. Хорошо, про чёрную работу я понял. Почему ты не выучилась чтению и письму, раз матушка умела это делать?
— А что, так можно было? — искренне удивилась Виолетта, — чтению и письму учат в специальных интернатах и при храмах. Как бы я сама обучиться смогла?
