Сфагнум - [25]
— Того! — оборвал Шульга. — Не смешно, пацаны. Не смешно!
— А по-моему, очень смешно, — с вызовом сказал Хомяк. — Чикса какая-то, библиотекарша.
Подзатыльник Серого не дал ему закончить:
— Чего ты своих бьешь? — обратился он к Серому.
Тот только посмеивался.
— Пацаны, нам надо про деньги решать, — сказал Шульга. — Давайте сядем за стол и раскумекаемся по серьезке, что, как.
Он первый опустился на табурет, изобразив глубокомысленное выражение на лице. Приятели присоединились к нему.
Посидели так некоторое время. Серый включил в сеть радиоточку и покрутил ручку громкости. Тот самый бархатный голос, который прорывался сквозь рацию «Пеленг-2» к Выхухолеву в Малиново, теперь читал отчет со встречи в верхах. Слово «верхи» он произносил с таким страстным придыханием, что чувствовалось: голос пойдет далеко и еще, может быть, в этой жизни «в верхах» побывает. Серый думал было поглумиться с голоса, но вспомнил, что речь пойдет о деньгах, и приглушил радио.
— Ну, у кого какие идеи? — спросил Шульга.
— Давайте на ментовку нападем, — предложил Хомяк.
— Молодец! — отозвался Шульга. — Давайте лучше сразу на штаб-квартиру ООН.
— А что, нормальная идея, — отреагировал Серый. — Если менты баксы подбрили, мы можем у ментов баксы вернуть. Ясно, что ствола уже нет, выбросили. Но можно с ножами сунуться. Да я их ломом так отмудохаю, Дзержинский не узнает! Шапку бандитскую на морду вон из шарфа сделаем.
Хомяк что-то хотел вставить, но Шульга ему не дал:
— Погоди, Серый, а с чего ты решил, что мешок с баксами в ментовке?
— А где ему еще быть? — Серый развел руками. — Сам же сказал: деньги менты занычили.
— Да, я сказал, что деньги менты занычили, но я не сказал, заметь, что деньги в ментовке лежат.
— Почему это? — наморщил лоб Серый.
— Да потому! — объяснил Шульга. — Мент чужую зелень к себе в кабинет не потащит. У него ж там посетители, прокуроры, проверки, инспекции. Он ведь не к уликам баксы приобщать собирается, понимаешь? Он ведь себе их, на шубу жене… — Шульга сообразил, что выбрал не тот порядок трат. — Ну и на дом в Ницце со шкафом из мореного дуба, в котором эту шубу можно повесить. И на пачку французских блядей, чтоб шубе жены завидовали.
— То есть? — все еще не понимал Серый.
— То есть, мент «А», который наш целлофановый пакет заприпас, лэвэ уволок к себе, поделился с ментами «B» и «C», старшими по званию. Те отстегнули своим старшим, допустим «D» и «E» — чтобы их не накрыли. А те — своим старшим поднесли. Тут весь латинский алфавит участвует. Итого: бабло — где угодно, но только не в участке. В участке только задержанный подозреваемый «К.» с отбитыми почками и дежурный Федя, в шарики на компе играет.
— А давайте тогда банк поднимем! — в запале предложил Хомяк.
Ему было обидно, что его идея была так убедительно раскритикована Шульгой.
— Да еб твою мать! — вскрикнул Шульга. — Откуда такие варианты дебильные? Ты в кино живешь или в жизни?
— А что такое? — стоял на своем Хомяк.
— Да то, что в жизни банков не грабят.
— Как не грабят? — спорил Хома. — Грабят.
— Ты вообще видел, как у нас банк устроен? — ласково поинтересовался у него Шульга. — Не в Чикаго, где Аль Капоне живет, а у нас, вот здесь, в Глусском районе?
— Ну, как устроен? Касса везде есть! — нарисовал пальцем на столе нечто, похожее на банковскую кассу, Хомяк.
Банковскую кассу он не видел в жизни никогда, поэтому на столе у него получился некий продолговатый предмет с монитором и клавиатурой.
— Там будет очередь из полутора сотен тружеников села, как они их в газете называют, которые тебя разводными ключами в капусту изрубят, если ты вперед очереди к окошку сунешься.
— Не, ну, допустим, можно время подобрать, чтоб там мало людей было, — вступил Серый, которому показалось, что Шульга критикует предложения Хомяка только потому, что их предлагает Хомяк. — Допустим, и колхозников этих я могу на запчасти для трактора «Беларусь» разобрать, если дойдет.
— Пацаны, вы когда к кассе прорветесь, обнаружите там косарь «зелени» белорусскими рублями. И еще пять косарей евро — в сейфе, если он там вообще есть. А у нас в пакете, который Жирный уволок, был десятилетний бюджет Глусского района. Там до хуя было…
— До хуя, — согласился Серый.
— Гонишь ты, Шульга, — уже безнадежно, уже понимая, что его вариант не пройдет, вздохнул Хомяк, — во всех фильмах, если людям нормальным людям деньги нужны, они банк идут брать. Если б это прямо такой вот безнадегой было, как ты говоришь, в фильмах бы не показывали.
— Так одно фильмы, другое — жизнь! В фильмах же есть спецэффекты, комбинированные съемки. В фильме перед тем, как Шварц придет сейф вскрывать, в этот сейф режиссер бабло подкладывает. И снова закрывает. А Шварц такой хопа — ой, деньги! Типа, не знал! А он знал, что грины там лежали — вместе с режиссером их туда и положили. А потом пленку перемотали, склеили — все чики-пыки! Как будто как в жизни.
Хома и Серый молча слушали, но их молчание было скорей одобрительным. Действительно, слишком сильно отличалась ткань реальности от сложного процесса кинопроизводства.
— Так что делать тогда, Шульга? Какие варианты?
— Из жизни надо варианты искать, — предложил Шульга, — из жизни.
Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.
Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.
Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.
История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия… Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США)
Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.
«Женщина проснулась от грохота колес. Похоже, поезд на полной скорости влетел на цельнометаллический мост над оврагом с протекающей внизу речушкой, промахнул его и понесся дальше, с прежним ритмичным однообразием постукивая на стыках рельсов…» Так начинается этот роман Анатолия Курчаткина. Герои его мчатся в некоем поезде – и мчатся уже давно, дни проходят, годы проходят, а они все мчатся, и нет конца-краю их пути, и что за цель его? Они уже давно не помнят того, они привыкли к своей жизни в дороге, в тесноте купе, с его неуютом, неустройством, временностью, которая стала обыденностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как может повлиять знакомство молодого офицера с душевнобольным Сергеевым на их жизни? В психиатрической лечебнице парень завершает историю, начатую его отцом еще в 80-е годы при СССР. Действтельно ли он болен? И что страшного может предрекать сумасшедший, сидящий в смирительной рубашке?
"И когда он увидел как следует её шею и полные здоровые плечи, то всплеснул руками и проговорил: - Душечка!" А.П.Чехов "Душечка".
Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.
Эта книга – сборник рассказов, объединенных одним персонажем, от лица которого и ведется повествование. Ниагара – вдумчивая, ироничная, чувствительная, наблюдательная, находчивая и творческая интеллектуалка. С ней невозможно соскучиться. Яркие, неповторимые, осязаемые образы героев. Неожиданные и авантюрные повороты событий. Живой и колоритный стиль повествования. Сюжеты, написанные самой жизнью.