Сфагнум - [101]

Шрифт
Интервал

— У вас кукурузу за россию можно?

— Что? — оробела она.

— Кукурузу за россию?

— Я не понимаю, — испуганно пожала она плечами.

— Что ты не понимаешь, мать? — строго спросил у старушки Пиджак. — Ты по-русски не понимаешь? Не говоришь по-русски?

— Па-руски магу, — пискнула та. — Панимаю, нармальна!

— Так а че? Вы за россию продаете или нет? — начал злиться мужчина.

— Что значит за Россию? — покрутила она головой в поисках подсказки.

Товарки молчали, боясь, что незнакомец сейчас достанет ППШ и всех накроет длинной очередью.

— За россию, мать! За рубли русские!

— Ах! За рубли! — поняла женщина. — Конечно!

— Сколько? — спросил мужчина.

— А я и не знаю, сколька. У нас жэ тут сваи дзеньги. Вы берыця бесплатно, — мужчина так здесь всех пугал, что она побоялась назвать неверную, негодную для него цену, которая могла еще больше вывести Пиджака из себя.

— Почему бесплатно? — он взял из кастрюли початок поаппетитней и сунул старушке пятьсот российских рублей. — Вот, бери, мать. Мне бесплатно не надо.

Пиджак вернулся в салон и завел двигатель. В машине царила хирургическая чистота. Кожаные подушки сидений имели бордовый цвет не успевшей застыть крови. Рукоятка переключения передач сияла так, как будто водитель управлял машиной в перчатках — на отполированном металле не было следов касания ладони. Он зажал початок в правой руке, переключил передачу левой и плавно тронулся, выворачивая руль одной рукой. Из динамиков полился мрачный немецкий индастриал. Монотонный женский голос твердил на одной ноте длинную режущую фразу, напоминавшую сатанинское заклинание. Автомобиль набирал скорость, двигаясь по единственной оживленной улице Глуска, рассекающей город, как коридор, идущий из вагона в вагон, рассекает поезд. Слева и справа были уютные купе частных домов, плацкарты многоэтажек, тамбуры дворов, вагоны-рестораны рюмочных, и все это неслось, ускоряясь, мимо: мелькнули семафорами красные огни перекрестков, и Глуск остался позади. Мужчина нагрыз полный рот кукурузных зерен и широко улыбнулся, обнажая зубы, на которые обильно налипло непрожеванной кукурузной трухи.

С початка сорвалось зернышко и упало на пол автомобиля. «Блядь», — вполголоса произнес мужчина. Он попытался нащупать зернышко, не отрывая глаз от дороги и даже тронул его кончиком пальцев, но оно, по-футбольному подпрыгнув, откатилось дальше, под сидение. Мужчина попытался абстрагироваться от зернышка, забыть о нем. В конце концов, нет ничего страшного: выкинет, когда доедет. Но зернышко не давало ему покоя. Ему представилось, как он наступит на него каблуком ботинка, вотрет в шерстяные темно-бордовые коврики. Представилось, как к этой массе налипнет грязи, как образовавшееся пятно разотрется и его будет не вывести, нет, нет, это было невыносимо.

Мужчина зажал початок в левой руке, которой вел машину и, стараясь удерживать руль прямо, наклонился и стал шарить под сиденьем. Это процедура несколько затянулось, так как до выпавшего кукурузиного зуба было не дотянуться, он сделал несколько рывков, нога, лежавшая на газе, ушла вниз, разгоняя машину до самолетного рева, и это было нестрашно — потому что вот она, эта дрянь, уже в пальцах — и нужно было только разогнуться, как вдруг весь салон заполнился подушками безопасности, а машину тряхнуло от сильного удара. В немецком индастриале, льющемся из динамиков на секунду стало больше лязгающих металлических звуков, чем того требовала мелодия и стиль. Его бронированная машина загудела как колокол, по которому ударили танком.

Затормозил, приминая подушку, различая впереди раскуроченное металлической лебедкой препятствие. Только сейчас заметил, что ударом кукурузу выбило из руки и теперь золотые зубы початка разбросаны по всему салону. В сердцах бросил: «Блядь!» — и добавил еще одно ругательство, когда заметил, что препятствие, в которое он въехал — милицейский «газик». Надавил дверь, она открылась легко: трехмиллиметровые стальные листы, которыми был укреплен его автомобиль, не позволили геометрии кузова расползтись. Броня защитила и двигательный отсек: радиатор не парил, значит, можно ехать дальше.

Он подошел к «газику» — задняя часть советского «джипа» была вдавлена в салон и приподнята от удара. Все стекла высыпались. На водительском месте, уткнувшись лицом в руль, сидел без сознания подполковник Выхухолев. Мужчина снял с милиционера фуражку, померял пульс на шее, приподнял пострадавшему голову: на лбу наливалась космической чернью огромная шишка.

— Живучий менток, — прокомментировал Пиджак. — Повезло тебе, что я тебя сзади нагнал. Если в лобовую — отправился бы с Дзержинским в городки играть.

Он подержал голову милиционера в руке, разглядывая безмятежное лицо.

— А вообще пристегиваться надо, епт! Нас же учите пристегиваться, а сами что?

Его взгляд упал на белый целлофановый пакет «ГУМ 60 лет», лежащий рядом с вырубленным Выхухолевым. Пиджак потянулся через выбитое стекло и вытащил мешок из машины. Заглянул. Пакет был заполнен тугими пачками со стодолларовыми купюрами. «До хуя!» — флегматично произнес мужчина. И добавил: «Сошлось!» Лениво вытянул один денежный сверток, взвесил в руке, сунул обратно в мешок. Нащупал другой, тоньше и легче. Небрежно, как в казино, бросил Выхухолеву на колени.


Еще от автора Виктор Валерьевич Мартинович
Ночь

Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.


墨瓦  Мова

Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.


Паранойя

Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.


Озеро Радости

История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия… Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США)


Родина. Марк Шагал в Витебске

Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.


Рекомендуем почитать
Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.


Охотники за новостями

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…


Оттепель не наступит

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.


Месяц смертника

«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.


Собака — друг человека?

Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак (с).


Смерть приходит по английски

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.