Сезон тропических дождей - [38]

Поверенный снова взглянул на Антонова, как будто только что произнесенное адресовалось лично ему.

— Можете себе представить, как мне было приятно это слушать. В стране особое положение, а они пешком но городу, нагруженные, как верблюды. Ведь предупреждали не раз! Как же так получается?

Было ясно, что спрос сейчас идет почему-то именно с него, Антонова.

— Не знаю, как получается, — не выдержал Антонов. — Все отлично представляют обстановку. Предупреждены…

Поверенный досадливо махнул рукой, не принимая никаких возражении, покопался на столе среди бумаг, извлек из этого вороха журнал в пестрой обложке, полистал, нашел нужное и поднял над головой, демонстрируя всем:

— Вот, полюбуйтесь. Наши на африканской барахолке. Торгуются. Слава богу, это не в Асибии, а у соседей, но все равно — наши!

На цветном снимке были изображены три белые женщины, которые, выразительно вскинув руки, пытаются объясниться с торговкой-африканкой у палатки со всякой хозяйственной ерундой.

— Видите, как зацепили? И подпись: «Русские дамы покупают у африканки стеклянные бусы, сделанные на Тайване». Позор!

Поверенный помолчал, покатал карандаш по столу. Снова строго сдвинул брови:

— Надо еще раз собрать женщин, разъяснить…

«Ну что он талдычит все одно и то же, — раздраженно подумал Антонов. — Чего разъяснять? У людей накапливаются деньги, их надо тратить. Хотят что-то купить. Хотя бы те же отличные французские тефалевые сковородки, на которых никогда ничего не подгорает. Естественно, наши их покупают в большом количестве — для себя и знакомых. Рожкова, бухгалтер торгпредства, уезжает через неделю на Родину совсем. Срок кончился. А куда Рожковой девать деньги? Ее честно заработанные деньги, нажитые тропическим зноем, тяжким потом, кровавыми пятнами раздавленных комаров на икрах, кормежкой — какую бог послал, махровым одиночеством в чужеземье. И не вина ее, а беда, что в пыльную африканскую жарищу эта немолодая женщина вынуждена таскаться пешком по городу. Личной машины, как у поверенного, у Рожковой нет, вот и «семенит ножками по асфальту». Нельзя всех ставить на одну доску. Вон во втором ряду сидит чистенький, ухоженный, с четким пробором, ласковыми бархатными глазами Борщевский. За него бы взяться! Настоящий жлоб — придавит любого за грош. Уж он-то из «заграницы» выжмет все».

— …И, вообще сейчас нужно сократить всякие связи, не имеющие прямых служебных задач… — вывел Антонова из раздумья строгий тенорок поверенного. — Я вот сегодня изумился, смотрю, у нас на доске висит объявление: волейбол с французами! Нужен ли он сейчас, ваш волейбол? Явятся люди из противоположного нам лагеря, явятся на территорию посольства, вы будете с ними гонять мяч, потом, как положено, поить гостей пивом, лясы точить… А может быть, они как раз и пускают вредные слухи. Я решительно против этой встречи.

— Но, Илья Игнатьевич! — порывисто поднялся со своего места Эдик Мамрыкин, стажер посольства, культурист и добровольный спортивный организатор. — Как же это можно отменить? Мы их давно пригласили, они готовились… Как же отменить! У нас ведь первенство по городу. И вдруг безо всякого повода… Ведь ни военного положения, ни комендантского часа. Только слухи… Это же неприлично! Неприлично!

Огромный, с мощными атлетическими плечами Мамрыкин говорил жалобным, почти детским голоском и сейчас был похож на обиженного большого ребенка.

— Конечно, неприлично! — невозмутимо вставил Ермек Мусабаев, и тон у него был, как всегда, такой, будто он и произносит решающее слово.

Напряженность атмосферы разрядил советник Рудольф Павлович Канашевич, немолодой кадровый дипломат, неизменно выдержанный, умеющий ловко, одной-двумя фразами выводить подобные заседания из конфликтных ситуаций, а такие ситуации случались тут нередко: посол горяч и непреклонен, Демушкин — обидчив, среди дипломатов много молодых, и все с норовом.

— Отменять назначенное в самом деле неудобно, — произнес он как всегда тихим, спокойным голосом, задумчиво глядя на свои лежащие на столе руки со сцепленными пальцами. — Но на будущее учесть. Я полагаю, Илья Игнатьевич прав: время ли сейчас для таких соревнований?

— Конечно, не время, — быстро поддакнул Борщевский и обратил свои мягкие, широко раскрытые, внимающие глаза на поверенного.

Замечание Канашевича спасло предстоящую встречу по волейболу, к которой посольская молодежь давно готовилась. Волейбольная команда французских специалистов, работающих в Дагосе, считалась в иностранных колониях лучшей, и наши надеялись взять над ней верх. Развлечений здесь мало — воскресное купание в океане да волейбол. Обычно вся колония собиралась болеть за своих ребят.

«Все-таки Демушкину сегодня дважды утерли нос — Богма и Канашевич», — злорадно подумал Антонов, когда было объявлено, что совещание закончилось и все задвигали стульями, вставая и торопясь вон из душного, согретого двумя десятками потных тел кабинета посла.

Антонов выйти не торопился, знал заранее: поверенный его задержит.

— А вы, Андрей Владимирович, погодите чуток. — Демушкин указал на стул недалеко от себя. — Вопросик есть один.

Ну, раз «чуток», «вопросик», значит, разгон будет на всю катушку. Несмотря на внешнее спокойствие, поверенный, несомненно, раздражен неповиновением, которое позволили себе на совещании подчиненные.