Сезон тропических дождей - [37]

По радиосообщениям, поступившим из океана, лов шел хорошо, и через несколько недель ожидали прибытия «Арктики» в порт Дагосы. К этому дню готовились. Первый рейс многое определял. От него зависела уверенность правительства в возможности бросить вызов могущественной западной компании, которая давно беззастенчиво наживалась в этой стране. Предполагалось, что в порту судну устроят торжественную встречу. Но к этому дню готовились и противники. Трудно было ожидать, чтобы «Фиш корпорейшн», у которой огромные связи и влияние на всем побережье, легко уступила свои позиции в стране, где у нее всегда был хороший рынок. Едва судно ушло в плавание, как в городе поползли слухи, один вздорнее другого. Шептуны утверждали, будто никакой рыбы, кроме сорной, русские в Дагосу не доставят, по той причине, что хорошую рыбу, выловленную в территориальных водах республики, они намерены отправить и даже уже отправили к себе в Россию. Потом пополз слушок, что четверых практикантов из дагосского порта, которых взяла на борт в этот рейс «Арктика», бьют, почти не кормят, и один из них от отчаянья бросился за борт.

Этот олух циркулировал особенно упорно, в советское посольство пришло несколько писем с протестом, звонили по телефону — возмущались и грозили. В соседних странах слух подхватила реакционная печать, и сейчас в разговоре обо всем этом фигурировала гнусная статейка в газете «Таймс оф Куагон», которую привез из Монго Антонов.

Значительно надувая щеки, Богма неторопливо рассказывал обо всем, что творилось в Дагосе в связи с предстоящим приходом судна. Есть сведения, что реакция намеревается при подходе «Арктики» устроить в порту митинг протеста местных рыбаков, которым внушают, будто русские полностью подорвут их промысел. Идет разговор даже о том, что подожгут на берегу одну или две рыбацкие деревушки, чтоб красным петухом самосожжения выразить протест против появления еще одного конкурента у рыбаков-асибийцев. Деревушки расположены вблизи города, и зарево, конечно, всполошит всю Дагосу.

Демушкин озабоченно провел рукой по подбородку:

— Неужели они все это смогут наворотить?

— А бис их знаэ! — Богма пожал плечами.

Поверенный нахмурился, кольнул Богму сердитым взглядом.

— С бисами, Иван Иванович, у советского посольства контактов нет, — сказал он, четко выделяя каждое слово. — И знать должны не бисы, а вы. На то вас сюда и прислали, товарищ Богма!

И поверенный провел взглядом по лицам собравшихся в кабинете, чтобы убедиться, что все оценили его суровость по отношению к неповоротливому и безынициативному министерскому уполномоченному. Раз уж Богму считает нужным ругать посол, то и он, поверенный, вовсе не намерен проявлять либерализм.

Но прошибить старого морского волка было не так-то просто. Он отмахивался от нападок самого посла, а уж к атаке Демушкина всерьез можно и не относиться.

Богма дважды кашлянул, словно прочищал горло, спокойно, с ленцой ответил:

— Меня сюда прислали, Илья Игнатьевич, рыбу ловить, дело делать. А нэ слухи собирать. По части слухов — ваша забота. На то вы и сидите туточка и деньжата маете.

Сказав это, повернул лицо к окну и устремил унылый взор в заоконное пространстве, словно хотел таким образом продемонстрировать, что больше не намерен вести пустой, нелепый разговор.

Столь откровенное пренебрежение к замечанию начальства задело поверенного. Уши у него покраснели. Человек самолюбивый, но прекрасно владеющий собой, он оставил без внимания последние слова Богмы, будто их и не слышал. Нет, до пререканий на совещании поверенный не снизойдет, но в свое время Богма пожалеет о своей сегодняшней дерзости.

Демушкин задумался, склонив голову набок, постучал машинально по столу карандашом. Все знали: раз поверенный стучит карандашом, значит, размышляет о чем-то важном.

— Да… — протянул он. — Обстановочка в стране не из радужных…

Снова провел взглядом по лицам собравшихся, словно отыскивал среди них сообщников своей мысли, и вдруг его глаза остановились на Антонове.

— Неполадочки у нас в режиме. Неполадочки… — сказал сокрушенно, продолжая глядеть на Антонова.

Поверенный в строгом разговоре с подчиненными любил употреблять уменьшительные слова, стремясь этим придать своей речи саркастическое звучание.

— Что вы имеете в виду? — не понял Антонов.

— Имею я в виду некоторых дамочек из нашей колонии. Вчера еду в машине с заместителем комиссара по иностранным делам Гардинером по центру Дагосы — с книжной выставки вместе возвращались — и вдруг у светофора, этак перед самым радиатором, явление Христа народу: Рожкова, бухгалтер из торгпредства, а с ней наша Полина Кузьминична. Обе потные, красные от натуги, семенят по асфальту торопливыми ножками, одна на плече тащит ковер в рулоне, другая в авоське тефалевые кастрюли и сковородки — в «Монопри» купили. Постовой полицейский специально движение придержал, пропуская эту живописную парочку. Гардинер усмехнулся: «Ваши?» — «Нет! — отвечаю. — Не узнаю. Вроде бы не наши». А Гардинер уверенно: «Ваши! Сразу видно. Ваши женщины любят по магазинам ходить, — и рассмеялся. — Чего они в наших магазинах находят? Почти никаких товаров».