Сезон любви на Дельфиньем озере - [61]

— У вас тут так уютно, девочки, — говорил он, встряхивая головой, а потом убирая со лба волосы цвета воронова крыла. — Я тащил к вам Котина, но тот упирался как осел. Упрямый черт. Пошел в поселок, говорят, там девушки — отдыхающие из Киева приехали. То есть не совсем говорят, это я ему сказал. Кто-то действительно приехал, вот только девушки или бабушки, я не уверен…

Когда же в дверном проеме показалась массивная фигура Саши Ивановского, Алекс сжал мне руку; мы переглянулись, и одновременно нам обоим в голову пришла одна и та же мысль: пора отсюда сваливать.

Мы поднялись и направились к выходу; двигались мы настолько быстро и целеустремленно, что наш обходной маневр удался, и мы просочились мимо Саши-толстого, так и оставив его в дверях с разинутым ртом.

К этому времени уже совсем стемнело, но показалась луна, и потому вполне можно было ориентироваться без фонаря. Мы прокрались в мой домик; при мерцающем лунном свете, проникавшем в комнату сквозь открытое окно, можно было смутно видеть очертания предметов. Алекс снял с кровати второе одеяло, которым она была прикрыта вместо покрывала, свернул его и сунул себе под мышку; я взяла полотенца, и мы уже готовы были ускользнуть, как вдруг услышали голоса.

— Пусти меня! Татьяна пошла к себе, я точно знаю! — Это был Саша Ивановский, и тут же раздался громкий, я бы сказала, нахальный стук в дверь.

— Вот видишь, там никого нет! — Это уже был голос Ники.

— Нет, она дома, и я войду.

Дверь заколебалась, приоткрылась на несколько сантиметров, но тут же захлопнулась.

Алекс обнял меня в темноте; мы оба тряслись от подавленного смеха, но надо же было что-то делать! Ника героически обороняла дверь, но долго бы она не продержалась.

Второй раз обойти Сашу-толстого нам вряд ли удастся.

Оставалось только окошко — узкое, к тому же перед ним сплошной стеной разросся кустарник. К сожалению, при свете дня я не удосужилась проверить, что именно там росло: то ли какая-нибудь вполне безобидная черная бузина, то ли, что было более вероятно, держидерево или почти столь же кусачая ежевика. Что ж, теперь мы должны были познать эти ботанические тонкости на собственной шкуре.

Алекс отдал мне одеяло и забрался на тумбочку перед окном, чуть не сбросив стоявшую на ней банку с цветами; при этом раздался такой треск и скрип, что казалось, она вот-вот развалится — а что еще можно ожидать от казенной мебели?

Саша-толстый возобновил атаку на дверь, но теперь, судя по голосам, к Нике присоединился Славик, и оба они грудью встали на мою защиту.

Алекс перемахнул через подоконник, но дальше произошла небольшая заминка: ноги его уже были снаружи, но плечи застряли в оконном проеме. Но он все-таки исхитрился, развернулся боком, с трудом протиснулся через узкое отверстие и мягко приземлился под окном. Судя по тому, что он не издал ни звука, держиморды там все-таки не оказалось.

Я протянула ему одеяло и полотенца и последовала за ним; на тумбочку я становиться побоялась и забралась на подоконник прямо с кровати. Мне удалось пролезть в окошко без всяких затруднений, и через мгновение я уже находилась в объятиях Алекса, а еще через секунду — на твердой земле.

Конечно, с моей спортивной закалкой мне ничего не стоило спрыгнуть хоть с крыши домика и благополучно встать на ноги, но как приятно чувствовать крепкую мужскую руку, поддерживающую тебя в трудную минуту, и вообще ощущать себя слабой женщиной!

К тому же, на наше счастье, оказалось, что под самым окном рос айленд — благословенный айленд, совсем не колючий айленд! Он пострадал от нашего поспешного бегства куда сильнее, чем мы с Алексом.

Не успели мы тронуться с места, как стены моей хатки заколебались, как от сильного порыва ветра, но на самом деле это Ивановский, оттерев своей мощной тушей Нику и Славика, распахнул дверь, чуть не сорвав ее с петель. В комнате зажегся свет, и мы с Алексом присели, чтобы нас не было видно в окошко; я таки оцарапала ногу о неудачно примостившуюся под крылом айленда иглицу.

Саша-толстый не произнес ничего членораздельного; звук, который он издал, мог бы исходить из горла разочарованного бегемота.

— Ну я же тебе говорила, что она ушла на море. — В голосе Ники чувствовалось облегчение; она, видимо, не ожидала, что мы успели удрать.

— Одна или с Алексом?

— Откуда я знаю? Я не подсматриваю за ближними и не преследую их по пятам, как ты! — Ника пыталась разыграть праведный гнев, но это ей плохо удалось, тем более что до нас отчетливо доносилось хихиканье Славика.

Наконец они удалились: сначала легкой поступью влюбленные — все влюбленные летают как на крыльях и потому почти не опираются о землю, а потом раздался тяжелый топот Саши Ивановского; мне даже стало его жаль.

Путь был свободен.

Чтобы не столкнуться по дороге еще с какими-нибудь нежелательными личностями, мы с Алексом бодрым шагом направились к забору, отделявшему территорию лагеря от погранзаставы, и нырнули в дырку в проволочной сетке. Оттуда еле различимая тропинка вела к воинскому пляжу; мы вышли на него и отправились по берегу дальше, туда, где над морем нависали скалы.

По счастью, нам никто не встретился; по идее, у кромки моря после наступления темноты никто, кроме самих пограничников, не имел права находиться, но сегодня бдительные стражи наших границ явно ленились и даже не обшаривали море своими прожекторами. Но далеко не всегда они выказывали такую потерю бдительности. У поварих был обычай в свободные дни загорать в первозданном виде за большими валунами недалеко от лагеря, что вызывало гнев местного пограничного начальства. Не раз командир погранзаставы приходил к Тахиру или, в его отсутствие, к Максиму жаловаться на развращающее солдат поведение сотрудниц: видите ли, голые бабы отвлекают рядовых от защиты родины!