Сезон любви на Дельфиньем озере - [42]

— Я не верю, что вас когда-либо можно было не заметить, Ванда, — сказал он. — Вы и сейчас гораздо интереснее, чем многие молодые девушки — взять хотя бы тех же Любу или Лялю, в которых обаяния нет ни на грош.

Мне кажется, в наше время с годами женщины словно расцветают. — И он выразительно при этом посмотрел на Нику. Галантно, ничего не скажешь!

Ванда неожиданно покраснела — наверняка вспомнила о своем возлюбленном; для меня не было секретом, что она сейчас переживает очередной период бурной влюбленности. Героем ее романа был один латыш — уроженец крошечного острова в Балтийском море, где она регулярно проводила свой отпуск. Годы над ней не властны. Но мне захотелось ее подразнить:

— Ты прав, Славик. А вы знаете, что в Ванду влюбляются не только живые люди, но и призраки?

— Таня, как ты можешь! — возмутилась Ванда.

— Да-да, в том доме на Балтике, куда она уже который год приезжает в конце августа, живет привидение. Но оно не показывается никому, кроме Ванды, оно так ее любит, что по ночам ей является. Только одна Ванда его и видела, мои двоюродные брат и сестра такой чести не удостоились, они только слышали его стоны.

— Татьяна, это совсем несмешно! И нельзя говорить об этом так неуважительно. — Тут Ванда нервно оглянулась через плечо, как будто какой-то чересчур любознательный дух мог нас подслушать. — В той деревне, где наша семья отдыхает уже много лет, действительно живет привидение. Многие его встречали — и его видело бы еще больше народу, если бы наш домик не стоял на отшибе.

Существует легенда, что давным-давно, чуть ли не во времена тевтонских рыцарей, там жил какой-то немецкий помещик, который таинственным образом скончался. Его вдова, не проносив траура и месяц, сошлась с местным мельником…

Но что случилось дальше с легкомысленной вдовой и мельником, нам узнать в тот день не было суждено. Внезапно откуда-то сверху, с противоположной от берега стороны, раздался дикий стон, как будто там действительно пряталось привидение. Трудно описать этот тягостный звук, но одно о нем можно было сказать точно: сейчас он раздался в наиболее подходящую минуту. Самая быстрая реакция оказалась у наших ребят: пока мы с Никой соображали что к чему, а Ванда, испуганно замолкнув, пыталась дрожавшими руками поставить на стол чашку, не пролив чая, Славик и Алекс уже выскочили из домика.

Было совершенно темно — не только потому, что было уже поздно, но и потому, что к вечеру усилился ветер и нагнал тучи, так что звезды сквозь них не просвечивали. Кажется, снова разгуливался норд-ост, во всяком случае, ветер завывал в ветвях огромного бокаута, стоявшего над домиком Ванды; впрочем, во мраке самого дерева не было видно, угадывался лишь его силуэт.

— Никого нет, наверное, это сони подрались. Как раз самое время им выходить на кормежку, — сказал Славик.

— У меня такое впечатление, что нас кто-то подслушивал и в подходящий момент подал голос, — заметила Ника.

— Да, какое-то опереточное это привидение, прямо как из Кентервильского замка[8], так оно красочно стонет, — согласилась с ней я.

В дверном проеме стояла Ванда, рядом с хозяйкой слегка подвывал Тошка — ей под настроение. Даже в желтоватом кругу света, который отбрасывал фонарь над ее крыльцом, видно было, как моя тетка побледнела. Чувствовалось, что она не разделяет нашего веселья.

Пора было отправляться по домам, и мы попрощались с ней. Вид у нее был такой расстроенный, что я, против своего обыкновения, нагнулась и клюнула ее в щеку. Она, воспользовавшись этим, жарко прошептала мне в ухо:

— Таня, не думаешь ли ты, что дух Сережи… Вот и Тошка воет…

Я разозлилась и резко ее оборвала:

— О чем ты думаешь? Какая ерунда тебе приходит в голову, мы все-таки живем в двадцатом веке!

Когда мы с Алексом в кромешной тьме, ведомые тонким лучиком фонарика, пробирались к себе в пятихатки, у меня в голове вертелась непрошеная мысль: значит, окружающие воспринимают меня как женщину, которая завела себе любовника, не успев похоронить мужа!

Мне даже не хотелось на прощание целоваться с Алексом; впрочем, после того как его губы коснулись моих, я обо всем позабыла, и расставались мы с ним минут пятнадцать, не меньше. Напоследок он подарил мне только что пойманного светлячка: он запутал его в моих волосах как блестящую заколку.

На следующее утро солнце снова заливало море и берег ослепительно ярким светом, и от вчерашней хмурости не осталось и следа. И у меня в душе вчерашний неприятный эпизод с привидением, тоже, как мне казалось, не оставил следа. В такой день, как этот, хотелось плавать до бесконечности — и, как ни странно, работать. Боюсь, что мое прекрасное расположение духа изрядно подпортило настроение невыспавшемуся Вите — я растормошила его, несмотря на все его мольбы о пощаде, и заставила заниматься аквалангами.

— Торопись, Витя, скоро придет наше время!

И действительно, приближался тот момент, ради которого я сюда, собственно говоря, и приехала. Мы ожидали той абсолютно идеальной для нас погоды, когда в середине июля на несколько дней море как бы замирает в штиле и прозрачная чистая вода в темноте светится при малейшем всплеске, легчайшем движении. В такие ночи фосфоресцирующий планктон четко обрисовывает силуэт пловца, а когда ты плывешь, передвигаясь легкими гребками, то из-под твоих рук вырываются светящиеся брызги.