Сезон любви на Дельфиньем озере - [20]

Так вот, Вадим проявлял такой энтузиазм, что Ванда даже арендовала его у Максима — временно, конечно, потому что новые бассейны были нужны станции как воздух.

Теперь именно в его обязанности входило размораживание рыбы и доставка ее на каракатицу, и мы вздохнули с облегчением: на Витю надежды не было никакой, а все мы по очереди: и Ванда, и Инна, и я сама — уже перевернулись в «мыльнице» по дороге в каракатицу, и чайки долго пировали, доедая так и не доехавшую до Аси ставриду. Работать с Вадимом было приятно и, главное, весело. Он был остроумным парнем, а иногда забавлял нас совершенно неосознанно: он еще не сбросил с себя детскую пухлость, и когда нырял, погружались только верхняя часть его туловища и ноги, пятая же точка, округлая и, очевидно, очень легкая, оставалась на поверхности как поплавок.

Но иногда мы все замерзали до дрожи, а Ася угрюмо и неподвижно застывала где-нибудь на глубине, и тогда мы призывали на помощь Дашу.

Даша хоть и была совсем небольшой собакой, как и все фокстерьеры, тем не менее выделялась своей яркой личностью и вела себя так, будто она ростом если не с тигра, то с тигренка; в моем восприятии она затмевала незабвенного Монморанси[6].

Она жила у Инны и Никиты в лесу, за оградой базы, и признавала своими хозяевами тех, кто обитал на территории их палаточного лагеря.

Хотя я и не проживала там постоянно, но зато часто бывала у Вертоградовых и даже как-то раз переночевала в палатке Китти, поэтому была для нее своей, тем более что Даша в тот раз устроилась на ночлег под моей раскладушкой и благополучно слопала там целую миску карамелек, да так тихо, что я даже ничего не заподозрила, а наутро мы с Инной нашли миску фантиков. Так что со мной у нее были связаны самые сладкие ассоциации. А вот в связи со стажером Борей с ней как-то случился конфуз. Его армейская палатка, где валялись спальник и рюкзак, тоже стояла рядом с вертоградовскими хоромами, но Боря все чаще оставался ночевать на озере, и как-то раз Даша, после того как он не появлялся на ее территории в течение трех суток, его не узнала. С громким лаем, с каким она всегда встречала чужих, она ринулась ему навстречу — и вдруг оказалось, что это как раз один из тех, кого она должна охранять! Но Даша не растерялась: продолжая лаять, она пробежала мимо стажера и долго гавкала на воображаемого пришельца за его спиной, потом как ни в чем не бывало вернулась и, мило виляя обрубком хвоста, поздоровалась с Борей.

А еще Даша была настоящей кокеткой. В начале сезона Инна повесила ей на шею нить голубых бус, которые очень ей шли, и Даша, что бы она ни делала: плавала, играла, охотилась — никогда не пыталась их снять и не теряла; казалось, она себе в них очень нравится.

У нее был сильный характер — иногда ее можно было назвать просто упрямой, — и она всегда делала то, что хотела. Например, если мне надо было пойти в Ашуко и она желала меня сопровождать, ничто не могло ее остановить; местные псы, понадеявшись вначале, что такая малявка окажется для них легкой добычей, впоследствии разбегались, только ее завидев. Как-то мы с Инной извели последние запасы воды, которую приходилось таскать снизу, чтобы отмыть под умывальником ее запачканную мордочку; не успела я опустить ее на землю, как она тут же нашла сухую пыль — и белоснежная шерсть у нее на физиономии снова стала серо-коричневой.

Но квинтэссенцией Дашиного существования была охота. Она была прирожденным охотником — в фокстерьерах вообще сильны охотничьи гены, и не было ни одного зверька в кустах, ни одной птички, за которыми она бы не охотилась. Даже ежик, проживавший под большим кустом держиморды рядом с умывальником, счел за лучшее переселиться куда-нибудь подальше. Один раз к Вертоградовым забрел одичавший котенок, и это чуть не стало последней ошибкой в его жизни. Мы с Инной тихо-мирно распивали чай, когда до нас донеслось отчаянное мяуканье. Котенок сидел в ветвях бокаута и вопил во всю глотку, а Даша висела на стволе дерева, обхватив его и передними, и задними лапами примерно в метре от земли.

Отрывали мы ее от ствола долго, так крепко эта лазающая собака вцепилась когтями в кору, и все это время она не отводила горящих глаз от несчастного котенка; представляю, какого страха он натерпелся.

Так вот, когда человеческие силы были на исходе, мы использовали Дашины охотничьи инстинкты. Даша прекрасно плавала, и когда кто-то из нас забирался в море, она не колеблясь входила в воду и, быстро-быстро перебирая лапками, плыла вслед и мгновенно нас обгоняла; как только люди поворачивали к берегу, она тоже делала крутой разворот и возвращалась обратно по самому короткому пути, по прямой, причем если на этой прямой ей попадалась чья-то спина, то она, не стесняясь, проходилась по ней всеми четырьмя лапками с острыми коготками и очень скоро оказывалась уже на берегу. Мы брали ее с собой на каракатицу — иногда она добиралась туда с нами вплавь, иногда мы привозили ее на «мыльнице». По трапу она взбиралась на помост и, стоя там, не отрываясь следила горящими глазами за афалиной. Если ей говорили: «Прыгай!» — она мгновенно сигала в воду, несмотря на то, что от помоста до поверхности моря было около полутора метров. И дальше начиналось самое смешное. Дашка гонялась за дельфином по всему вольеру, а Аська, которая была ее больше раз в пять, от нее удирала! Мне кажется, что эта собака охотилась бы и за китом, если бы он у нас был.