Сейчас и на земле. Преступление. Побег - [4]

– Да так себе, – отвечаю.

– А что делал?

– День напролет ползал на коленях и выковыривал штукатурку.

Роберта даже остановилась:

– Чего?

– Что слышишь. Они расширили завод, и на полу уйма штукатурки. Я ползал по полу и чем-то вроде стамески отковыривал ее.

– Разве ты им не сказал, они что, не знают...

– Плевать они хотели. Редакторская работа им там не нужна. Они делают самолеты.

– Но разве они не могут...

– Я в самолетах ни черта не разбираюсь.

Роберта шагнула, губы у нее плотно сжались.

– Стало быть, нечего там и делать. Пойди завтра и, когда тебе опять велят делать что-нибудь такое, скажи им, чтоб подавились своей работой.

– А что мы будем есть? И между прочим, чем платить за жилье?

– О, Джимми. Но ребятишкам нужна обувка. Я понимаю, что у нас туго с деньгами, но...

– Ладно, ладно. Только платить-то надо. Надеюсь, ты хоть сказала хозяйке, что в конце недели расплатимся?

– Ну конечно, – говорит Роберта, – а то как же. Конечно расплатимся. Разве в пятницу ты не получишь?

– Бог ты мой! Это ж черт знает что. Какого дьявола!

Роберта вся покраснела от гнева, ноздри у нее задрожали.

– Джеймс Диллон, прекрати сейчас же ругаться!

– Я не ругаюсь. Я молю о снисхождении.

– И не строй из себя умника.

– Черт бы тебя побрал! Сколько раз просил тебя не молоть чушь про умничанье. Я что, шестилетний, что ли?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Откуда мне знать. Я и половину из того, что ты несешь, не понимаю. Хоть бы иногда в словарь заглядывала. Ты чего-нибудь читала, кроме своего молитвенника да «Правдивой истории»? О Господи... Бога ради, перестань реветь на всю улицу! Прошу тебя. Да что это такое! Стоит мне открыть рот, как все начинают сопли распускать.

Роберта проскочила в дом первая и что есть силы захлопнула дверь прямо перед моим носом. Дверь открыла мама.

– Только, ради Бога, не приставай с расспросами, – говорю. – Она сейчас придет в себя. И не обращай на нее внимания.

– Да я и слова не сказала, – отвечает мама. – А и сказала б, что такого. Уж и рта нельзя открыть.

– Ради Бога, мама.

– Да молчу, молчу.

Я положил Мака на диван и пошел в спальню. Роберта лежала на кровати, закрыв лицо руками. Платье она сняла и повесила. Я посмотрел на нее, и все во мне заныло. Я наперед знал, что будет дальше, и от этого сам себе был противен. Но что толку? Роберте нужны были не объяснения, а я сам. Я понял это, как только впервые увидел ее, а она через несколько лет. Я сел на кровать и положил ее голову себе на колени. Она повернулась, ее груди прижались к моему животу. Мне хотелось, чтобы мама поняла, что значит для меня Роберта, почему я с ней такой, какой есть. Мне бы хотелось, чтоб Роберта поняла, что значит для меня мама. А может, они и так понимали. Оттого-то все так идет.

– Прости, милая, – сказал я. – Просто я чертовски устал.

– Я тоже, – сказала Роберта. – Попробуй потаскайся целый день с Маком и Шеннон.

– Я понимаю, – говорю.

– Я выжата как лимон, Джимми. Честное слово.

– Представляю. Тебе надо побольше отдыхать.

Она позволила мне погладить себя, а потом села и оттолкнула меня.

– Ты тоже вымотался. Ты сам сказал. Приляг, а я пойду помогу маме с обедом.

Она надела через голову фартук, а я откинулся на подушки.

– Отдай маме доллар.

– Чего ради?

– За продукты.

Роберта словно только что заметила пакет.

– Зачем ты это покупал? У нас два фунта бобов в буфете. Почему мама их не приготовила?

– Откуда мне знать. Меня не было.

– Они же в буфете. Не могла же она не видеть.

– Черт с ними. В следующий раз съедим. Ладно, ступай, делай что надо и отдай маме доллар.

– Ладно, подумаю.

Я вскочил с кровати, чуть не задохнувшись от бешенства:

– Я тебе сейчас подумаю! Отдай маме доллар!

Дверь приотворилась, и показалась мама.

– Кто-то меня звал? – спросила она.

– Нет, мам, – говорю. – Это я говорю Роберте насчет ужина – о покупках. Чтоб она тебе доллар вернула.

– Да ладно, обойдусь, – говорит мама. – Если у вас туго с деньгами, можете не отдавать.

– Да полно у нас денег, – отвечает Роберта. – Целая куча. Подожди минутку. – И начинает ковыряться в сумочке: вытаскивает пятицентовики, десятицентовики, пенни и выкладывает на туалетный столик.

– У тебя что, доллара одной бумажкой, что ли, нет? – спрашиваю.

– Подожди, сейчас я маме все наберу, – отвечает Роберта этаким ласковым голоском, – у меня здесь есть... вот, мама, двадцать, двадцать пять, сорок, шестьдесят, восемьдесят три, девяносто три. Черт, семи центов не хватает. Ты не против, если я тебе завтра отдам?

– Да не надо ничего, потом как-нибудь отдашь, – говорит мама.

Роберта собрала всю мелочь.

– Если надо, бери сейчас.

Мама вышла.

Я лежу и смотрю на Роберту в зеркале. Она перехватила мой взгляд и отвела глаза.

– На сколько ты всего купил?

– На семьдесят центов. Тридцать осталось, если тебя это интересует.

– Пойдешь купишь чего-нибудь выпить?

– Не хочу разочаровывать тебя. Пойду куплю кварту вина.

– Не надо, Джимми. Врачи же запретили тебе.

– Смерть, где твое жало?

Роберта ушла.

Вскоре просыпается Мак и трет глазенки со сна. В нем ни капли жира, но он что вдоль, что поперек – крупный парнишка.

– Привет, пап.

– Привет, малыш. Какое волшебное слово?

– Белеги деньги.