Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - [62]

Ну что ж, на этом лейбле мы не продержались и недели, не так ли? Я удивлен, что им потребовалось столько времени, чтобы от нас избавиться. По-видимому, именно Херб Альперт – буква «А» в названии A&M – отправил коммюнике из Лос-Анджелеса в офис британского лейбла, в котором говорилось, что мы должны уйти, что он не хочет, чтобы на его лейбле были такие нежелательные люди, как мы. Проще говоря, мы были угрозой для них, поскольку отказались послушно крутиться как белка в колесе, подчиняясь их указаниям.

Эти группы старых пердунов нашли свою зону комфорта и были раздражены необходимостью переосмыслить свои взгляды. Это ужасно, потому что я ни в коем случае не собирался их заменять, просто убирал мусор и отбросы, которыми они забили канализацию, чтобы остальные могли смыть воду. Я не ставлю преграды для новых групп, а вот в те первые дни у нас определенно были преграды и действительно негативное отношение со стороны довольно многих так называемых музыкантов, требовавших, чтобы их лейбл звукозаписи уволил нас – таких, как Рик Уэйкман из Yes и Стив Харли из Cockney Rebel[166]. Типа да кто ты такой, чтобы предъявлять эти требования? Мне вот было все равно, кто мои товарищи по лейблу, для меня это не имело значения.

Мне показалось все это очень забавным, особенно когда придурок Уэйкман, устроивший ледовое шоу под музыку вурлицеровского электрического пианино[167], заявил мне, что я недостоин. Я что, должен это воспринимать серьезно? Дни Yes миновали, и он не мог предложить никому ничего нового, кроме критики, – испорченное, увядающее воспоминание. Но это создавало определенные проблемы, из-за чего мы получили удар, добавивший дровишек в топку обрушившегося на нас негатива.

С самого начала Малкольм отбивался от попыток Ричарда Брэнсона подписать контракт с Virgin, потому что это был лейбл хиппи. Меня привлекли к Virgin их поразительные магазины пластинок. Первый был на Оксфорд-стрит: это было совершенно потрясающе, те вещи, которые они собирали в этой крошечной комнатушке. Просто оглядеться и сказать: «О, какие возможности! Я бы хотел иметь их все, но могу позволить себе только одну». Они заставляли музыку казаться фантастической, разнообразной и безграничной. Ты просматривал эти разнообразные обложки альбомов, и тебя переполняло – потенциал всего этого, чудесное творчество, которым на самом деле является музыка.

Итак, после A&M мы надавили на Малкольма, чтобы он добился для нас сделки, которая бы реально сработала. «Можно нам лейбл? Это было бы довольно интересно, не правда ли? Вот мы, абсолютная панк-группа primo numero uno, и у нас нет ни одной пластинки?»

Тем временем мы приступили к записи альбома, имея на руках наши предыдущие авансы и выходное пособие. Слова я произносил лаконично и правильно, поэтому был счастлив. Я сделал один или два дубля, и вот оно. Там вообще не было никакой работы по наложению, так что мне пришлось постараться быть на высоте, когда пришла моя очередь. Я не выношу бесконечных гитарных наложений, но сессии быстро превратились в маленькую увеселительную поездку для Стива и Криса Томаса, продюсера, возжелавших «поэкспериментировать с возможностями гитары». Это приводило меня в бешенство, и действительно, я в большинстве случаев уходил из студии именно из-за этого.

Крис Томас сводил меня с ума. Я думал, что то, к чему он нас ведет, было на тот момент слишком для нас сложным. В любой группе отодвигать в сторону солиста, чтобы получить больше гитарных наложений, – это нонсенс. Единственное, что представляло в нем для меня интерес, так это то, что он встречался с Микой из Sadistic Mika Band[168], группы, которую я любил. Любые разговоры всегда сводились к вопросу: «Какая она на самом деле?» Не думаю, что это его ко мне расположило, но Sadistic Mika Band была очень впечатляющая группа с японской солисткой, визжащей по-японски. Оказалось, что Крис глух на одно ухо. Никто не говорил мне об этом, пока на середине записи я не обнаружил, что он ведет одним ухом. «Что ты делаешь?» – «О, на самом деле я не слышу другим».

Во время записи альбома Сид, конечно, заболел гепатитом. Фантастика, да? Мне почти кажется, что он сделал это намеренно, чтобы не пришлось признаваться в своей музыкальной неадекватности или брать на себя ответственность. Он был просто сбит с толку; он никогда не понимал этого, по многим параметрам. Сид никогда не работал с кем-то вместе, у него не было чувства локтя, не было понимания более серьезных проблем.

Сид привнес в «Пистолз» новый интерес, что, как я сразу понял, грандиозно наебало нас по самые яйца. Это был интерес к наркотикам, и я никогда не думал, что он сделает это. Я думал, он умнее. Я никогда не понимал, насколько неуверенным Сид был на самом деле. Он использовал наркотики, чтобы скрыть свое чувство неадекватности, и подставил нас под это героиновое оружие таким губительным, гребаным способом. Это были трудные, очень трудные времена – иметь с ним дело.

Сид был действительно пропащим – и я должен был понять это гораздо раньше – из-за своей матери, женщины, которая дала ему героин в подарок на день рождения. Он всегда говорил: «Ха-ха-ха, я не становлюсь таким, как моя мама». Сид гордился тем, что может это делать – баловаться, а потом быть в порядке и не требовать большего. Но когда в его жизнь вошла Нэнси Спанджен, все стало по-другому; он полностью купился на эту свою фишку с Лу Ридом.