Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - [145]

Взгляд Сэвиджа на мир – это взгляд Gang of Four[376], самодовольный университетский интеллектуализм. И все это исходит от непревзойденного литературного гения – бывшего адвоката. Ходили слухи, будто он бросил юриспруденцию ради музыкальной журналистики. Видите? А ведь он вполне мог бы принести всем нам пользу.

Это происходило буквально повсеместно. Я был взбешен тем, что какие-то люди решали, что я думал, делал, каким я был – будто мое мнение каким-то непостижимым образом значит меньше, чем автора «Мечты Англии», и тем, что именно это считалось непрекословным авторитетом в панке. Идеи всевозможных групп того времени – и не только The Clash! – почему-то превосходили Sex Pistols. Это был уродливый, уродливый мир.

Надо быть каким-то идиотом, чтобы не анализировать то, как ты выглядишь в глазах публики. Это не значит, что я должен ежедневно читать сенсационную хейтерскую писанину. Отнюдь! Но я держу ухо востро. И когда под пером ненавистников истина передергивается бог знает в угоду каким причинам или целям, наступает момент, когда ты должен постоять за себя. И ты выбираешь наилучшее время, чтобы сплотить войска.

Поэтому я подумал, что изложить в книге мое собственное правдивое описание событий стало бы отличным началом для противодействия подобной писанине. Это был вопрос, который я откладывал довольно долго, пока не пришло предложение, а поскольку в деятельности Public Image наступило затишье, у меня реально появилось время. Так что я подумал: «Да, я это сделаю».

Я знал, что моя книга разожжет славный костерок под целым котлом пираний. И она, безусловно, заставила замолчать многих моих противников. Я назвал ее «Роттен», с подзаголовком: «Ирландцам, черным и собакам вход воспрещен»[377], – поскольку из-за судебного дела я очень долго не был Роттеном, сосредоточившись на PiL-PiL-PiL, где я был Лайдоном всю дорогу. Похоже на возвращение другой части себя. Серьезный шаг в развитии моего характера, потому что после выхода этой книги я стал гораздо меньше бояться того, кто я и что я. И даже несмотря на то, что люди запятнали и попытались украсть ту часть меня, это все еще был я, моя неотъемлемая составляющая, и я пришел к пониманию, что это очень важно. Я и правда слон в гостиной, которого так никто и не приметил.

Я предоставил возможность услышать и мнение других людей. Несмотря на все обвинения, я все равно дал высказаться, например Стиву Джонсу и Полу Куку. Это доказывало: кем бы вы нас ни считали, мы не такие. Мы всегда будем помогать друг другу, потому что главное – рассказать все так, как есть, а не так, как другие хотят, чтобы было.

Я также включил в книгу некоторые письменные показания под присягой из судебного дела Макларена. Я очень хотел их использовать, потому что они передают ощущение действия – прочитайте их и судите сами, что, по вашему мнению, происходило со всем этим. Там есть Малкольм, объявивший себя компетентным менеджером – хм, очень оригинально. Присутствуют и исполненные ненависти бредовые заявления Вивьен – эти двое представлялись мне тогда взрослыми людьми, а ведь они просто вообще не врубались в реальность. Эта парочка не испытывала никаких угрызений совести, пытаясь выкинуть меня на хуй из моей собственной жизни. Они так петушились с этим нелепым судебным делом, но в итоге остались с основательно отдраенными задницами.

Был еще парень из Virgin, который заявил о моей «безответной гомосексуальной привязанности к Малкольму». Сам Малкольм рассказывал – в частности, в одной немецкой музыкальной газете, – что я всегда его любил, но ему пришлось сказать «нет», и в этом заключалась моя проблема. В то время я подумал: «Пусть тешится своей маленькой гейской фантазией сколько угодно, мне похуй». Но когда он заявил, будто я всегда видел в нем образ отца… Это уж слишком, совсем не то, что хотел бы прочесть мой отец, и я не думаю, что это вообще следовало говорить. Это неправильно. Мне все равно, что он трындит обо мне, он может лгать хоть весь день напролет, но не надо бросаться такими заявлениями. Сквозящее в этих словах ребяческое желание напакостить удесятерило мое к нему презрение. Я подумал: «Господи боже, послушайте, а ведь мы реально были правы, когда считали его мудаком».

Мне кажется, книга получилась отличной, может быть, жесткой, но и описанные в ней ситуации были ужасающими. Единственное, что необходимо исправить, так это то, что литературные обработчики переписали, не спрашивая – они пытались изменить меня, переместив из Финсбери-парка в Кэмден-Таун! И их безумное оправдание состояло в том, что люди не будут знать, где находится Финсбери-парк, а Кэмден-Таун известен всем из-за рынка! Пытаться изменить то место, где кто-то родился, – просто смехотворно!

После того как в 1994 г. книга была опубликована, самым невероятным событием стало улучшение качества журналистов, которые брали у меня интервью. Они были книжными людьми, поэтому разговоры становились намного интереснее. Я почувствовал: «Боже, теперь мне реально нравится давать интервью», – и с тех пор я такой всегда. Чувство, что мне постоянно нужно агрессивно защищаться, ушло, теперь передо мной был целый каталог выдающихся людей, которые предоставляли мне время и выказывали уважение, позволяя должным образом ответить на разумно сформулированный вопрос. Правильная линия поведения и – как раз то, что я считал журналистикой, – уважение к фактам.