Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - [133]
В Вене Макгиох получил по голове двухлитровой бутылкой вина. В итоге ему наложили около сорока швов. У нас были проблемы и на другом фестивале, в Голландии. Уговор был, что, если дело опять дойдет до швыряния предметов, нам придется уйти. Группа стоит на сцене, пытаясь играть, и у них нет свободных рук, чтобы ловить вещи. Сам-то я очень хорошо справлялся с этой задачей и ловил все, что в меня летело, не пропуская ни одного удара. Но это не игра. Так можно довольно серьезно пораниться. На некоторых больших фестивалях, где сцена низкая, это могло быть очень, очень опасным.
Оказалось, что в Вене бутылку в Макгиоха запустили идиоты из группы, выступавшей у нас на разогреве. Они зашли за стойку бара и стащили пустые бутылки, которыми потом в нас швырялись. Встал вопрос, как это остановить? Я бросил в зал: «Побудьте полицией сами. Кто это сделал?» Вообще говоря, толпа на них указала, и они спрятались. Ты всегда должен пытаться что-то сделать самостоятельно, занять твердую позицию.
В то время у меня не было возможности объяснить это в средствах массовой информации. Они реально не были готовы слушать и пускали в печать в основном негатив. Я стал для них легкой добычей, и, кроме того, я совсем не ощущал за собой должной поддержки звукозаписывающей компании, что позволяло журналистам попросту на мне отрываться. И в то же время на негативные отзывы, скажем, о Мадонне, когда она начинала свою карьеру, лейбл отреагировал очень быстро, пригрозив, например, снять из соответствующих изданий рекламу. У меня такая поддержка отсутствовала, и поэтому я был, так сказать, цыпленком на свободном выгуле, да-да, детка! И все потому, что мое имя взлетело высоко и было прекрасно известно, вау, какая отличная цель. Да еще и никто особо не ценит его заслуги. Или музыку.
Во время тура мы открывали сет песней Led Zeppelin «Kashmir». Я люблю эту песню, правда, она мне очень нравится. И я вовсе не имею в виду версию Пафф Дэдди, вышедшую некоторое время спустя. Мне очень хотелось ее спеть, но у меня так и не нашлось на это возможности на репетициях. Однако я настоял, чтобы группа отрепетировала песню, а также чтобы мы начинали с «Kashmir» концерт, но каждый раз они ждали, что я присоединюсь, а я стоял в стороне и так никогда этого не сделал. Я обосрался. Никак не мог взять себя в руки – та самая штука, которую я придумал и так хотел исполнить, – настоящее посмешище.
Но все равно это была отличная вступительная песня, очень красивая музыка, и мне понравилась идея позволить людям услышать ее просто так, не приукрашенную Вашим Покорным Слугой. «Привет, это не шоу Джонни Роттена, посмотрите на эту группу!»
В глубине души мне хотелось петь, как Роберт Плант. Я люблю Планта, замечательный он парень. Встречался с ним пару раз и могу сказать о нем только хорошее. Он относится к тебе без этого предвзятого противопоставления «мы – они». Очень открытый человек, лучшее, что есть в музыке. Он мне очень, очень нравится. Ну, то есть мне не нравится его прическа, но что с того?
Слушайте, да он пришел в «Рокси» в первые дни панка, когда мы еще толком вообще ничего не понимали. «Рокси» тогда был глубокой темной панковской дырой, настоящим логовом зла, но у него хватило духа туда явиться – мне кажется, он заходил туда с Лемми из Motörhead – и это было потрясающе! Я направился прямо к ним и сказал: «Привет, рад вас видеть!» Потому что это действительно было так. Он просто похлопал нас по спине. Конечно, там были придурки, которые гундели типа: «Фу, и че ты с этим треплешься? Ему здесь не место». – «Нет, ну только не надо мне рассказывать, кто здесь быть должен и кто не должен. В панке нет предубеждений! Абсо-блядь-лютно!»
После всего случившегося во время тура насилия мы, PiL, чувствовали, что попали в ловушку с этой идиотской частью аудитории, которая стала его причиной. Тем не менее успех «Альбома» в Британии означал, что мы снова оказались на радаре у Virgin, углядевших в нас коммерческую перспективу. Поп-мейнстрим в то время был ужасным местом, и мы реально не чувствовали связи ни с кем из своих коллег. Как и само общество, весь этот период в музыке был завязан на материальных благах. Мне приходилось постоянно продираться сквозь это, и меня ненавидели за все, что я когда-либо делал.
Я пытался писать о человеческих эмоциях и политических проблемах в эпоху рейганомики и яппи. Больше, чем когда-либо прежде, суть всей поп-индустрии заключалась во фразочках типа: «Ура-ура, давайте срубим на этом бабла». Многие из моих так называемых собратьев по музыке из различных групп постоянно лезли в мои дела, говоря: «Почему бы тебе просто не написать хит?» – все та же старая чушь, которую я слышал с того самого дня, как попал на свою первую репетицию. Нет! Ты пишешь то, что пишешь, в соответствии со своим опытом, своей человеческой природой и своим пониманием мира, и если ты попытаешься выйти за эти пределы, ну да, ты срубишь бабло, но так и останешься одиноким глупым пидорасом.
