Съевшие яблоко - [3]

Лиза же вдруг резко зло бросила:

— Ян, вылазь!

Под тахтой послышалось копошение, девчонка быстро нагнулась и, стремительно сунув руку под свисающий до полу плед, поймала маленькую детскую лодыжку. Дернула и из-под кровати показалась ножка ребенка в слишком большом для него носке. Мальчик сдавленно завозился и видимо за что-то уцепился, потому что Лиза раздраженно выдохнула и на этот раз дернула посильнее, выволакивая его на свет.

На мгновение мелькнули широко распахнутые глаза, а потом малыш по виду не старше двух лет жалобно пискнул и изо всех сил прижался к сестре, пряча личико в складках ее порядком заношенной олимпийки.

2

На поминках, состоявшихся, как и положено, сразу после похорон, Денис Матвеевич Савельев маялся, чувствуя себя бабой на самоваре — его посадили во главе стола, будто жениха на свадьбе. Уже немолодой московский профессор, преподаватель философии — интеллигент в третьем поколении, он сидел среди этих людей и не находил себе покоя.

Поминки проходили весело. Разговаривали приглашенные громко, жестикулировали активно, то смеялись — то переругивались. В общем, вели себя совершенно несоответственно ситуации. Ели жадно и торопливо. Кто-то принес баян, теперь стоящий у стены, и Денис Матвеевич с содроганием ожидал, когда «поминающие» дойдут до кондиции, позволяющей запеть.

Сам он только из вежливости и уважения к усопшей заставил себя опрокинуть стопку сомнительного качества водки, и уже чувствовал недоброе жжение в желудке. Алкоголя на столах было гораздо больше, чем всего остального. Хотя Денис Матвеевич не помнил, чтобы заказывал на поминальный стол столько дешевой водки.

Впрочем, никого кроме него качество спиртного кажется не смущало. Съев по положенной ложке кутьи и по куску постного пирога, народ принялся делать то, ради чего собрался — опрокидывать стопки одну за другой. Причем от мужчин не отставали и женщины — по большей части тучные немолодые тетки, обтянувшие неэстетичные складки маловатыми платьями. На их одутловатых ногах красовались туфли на каблуках, лица были ярко накрашены, волосы нелепо накручены наверх, отчего повязанные черными платками головы приняли карикатурные формы — наряжались как на праздник. Они активно размахивали руками и пьяненько-жеманно смеялись.

В зале стоял душный запах водки, пота и перегара.

— Денис Матвеевич, а что это вы не кушаете? Давайте-ка я вам пирожка положу. Они у нас вкусные, — женщина справа хихикнула, показав полный рот золотых зубов. Профессор отчетливо помнил, что полчаса назад она была кислой и скучливой, но после нескольких рюмок повеселела до полной неформальности и, то и дело, норовила фамильярно пристроить толстую руку на спинку стула московского гостя. Потчуя, женщина положила профессору на тарелку кусок пирога, купленного за его же деньги. И выжидающе улыбнулась, требуя благодарности. Волосы ее были выкрашены в желтовато-белый цвет, и отросшие на несколько сантиметров черные корни неприятно резали глаз. Она моргала слипшимися ресницами, с очевидной игривостью заглядывая профессору в лицо и тот с трудом удерживался, чтобы не отодвинуться вместе со стулом. Похоже она даже заигрывала. И пораженный этой отвратительной мыслью Денис Матвеевич поспешно, через силу выдавив дежурное «спасибо», отвернулся, дабы собеседница не увидела брезгливого выражения его лица.

«Горько, горько!»

Один только профессор, причем не в первый уже раз, подпрыгнул от раздавшихся за стенкой громовых криков. Поминки проходили в актовом зале местной школы, а в соседствующей с ним столовой шумела веселая свадьба. Другое свободное помещение в такие короткие сроки в городке найти не удалось. Хотя, по правде говоря, мероприятия мало чем отличались друг от друга.

Столичный профессор все сильнее чувствовал себя не в своей тарелке. Если бы не звонок «тети Тамары», он бы никогда не приехал и даже не узнал об этом погребении. Собственную дальнюю родственницу Тамару Алексеевну он толком не помнил, но в молодости незамужняя бездетная Тома прожила у них в Подмосковье почти три года, помогая нянчить маленького Дениса, и покойная мать любила об этом вспоминать. Поэтому не приехать на похороны внучатой племянницы тети Томы было неудобно. Хотя саму умершую — Анну, приходящуюся ему троюродной сестрой, Денис Матвеевич видел всего три раза в жизни, последний из которых был лет десять назад.

— Вот кто-то с горочки спустился…

Денис Матвеевич даже не сразу понял, что на этот раз пение раздалось не за стенкой, а прямо тут — за столом.

Щуплый мужичонка неопределенного возраста в слишком большом для его худосочных плеч пиджаке звучно припечатал стол опустевшей стопкой и громоподобным, неожиданным для такого тщедушного тела голосом запел. Женщина, сидящая рядом, ткнула мужичка локтем, и на секунду тот разочарованно умолк, однако, почти сразу же встрепенулся, вскочил на ноги и подхватил заново наполненную стопку. Рукав пиджака на его высоко поднятой руке задрался, явив окружающим не только татуированные пальцы, но и кисти. И громоподобно возгласил:

— А давайте выпьем за дорогого Дениса Матвеевича.

Женщины согласно загомонили, поворачиваясь к московскому гостю, улыбаясь и обдавая ароматами перегара. И дружно опрокинули.