Съевшие яблоко - [17]

На мгновение парня придавило чувством вины — лежать стало не так уж и удобно, и само удовольствие померкло. Он уже готов был вскочить и поспешно разгладить замявшиеся складки…

Потом Лизу — вот уж она бы даже не поняла, почему это на покрывале нельзя лежать. Зато могла целыми днями пить пиво, как делают те пацаны из «неблагополучных» семей, с которыми ему с детства категорически запрещали якшаться, и курить в грязном заплёванном подъезде. И сегодня все это делал и сам Никита. Было страшно подумать, что случилось бы, узнай об этом мать. Страшно и безумно смешно.

А вот теперь он лежал в грязных штанах на мятом покрывале. И раньше даже не представлял до чего это удобно. И очень глупо бояться материнского гнева, когда тебе семнадцать и в тебе метр девяноста роста.

Парень повальяжнее закинул ногу на ногу, завел руки за голову, удобно устроив на них затылок и улыбаясь с беспечным довольством уставился в потолок.

9

А вот Денис Матвеевич улыбаться уже как-то совсем отвык. Нет, он бывало еще шутил и смеялся на работе, но вот дома — дома никогда.

Потому что здесь, в его квартире с ним жили эти дети.

«Эти дети» — никак по-другому он не привык да и не хотел привыкать их называть. Потому что ничего, кроме отчуждения они вызвать просто не могли.

Несмотря на все слова, которые говорили воспитательницы Денис Матвеевич не видел в младшем ребенке ничего, что выдавало бы интеллект. Мальчик был — на этой мысли Денис Матвеевич всегда вздрагивал, будто допускал какую-то крамолу, совершал нечто плохое, но не думать так не мог — мальчик был неполноценным, недоразвитым. Что впрочем вполне согласовывалось с тем из какой семьи этот ребенок. У того под носом постоянно блестела влага, он вытирал грязные ладошки о мебель и стены. Всего пугался, прятался под кровать. Денис Матвеевич за все эти месяцы ни разу не слышал чтобы ребенок произнёс хоть одно — одно единственное членораздельное слово.

Но это бы еще ничего, куда невыносимей оказалась Лиза. Профессору было просто тошно на нее смотреть. Девочка тоже не отличалась большим или хоть каким-то умом. Ее словарный запас исчерпывался самыми простейшими оборотами. Она в руки не брала книг, ничем не интересовалась и не увлекалась. Она в лицо дерзила и сквернословила. Такого мата, который слетал с губ этой маленькой девочки пожилой уже профессор не слышал никогда в жизни.

Лиза не знала и не понимала каких-то простейших норм поведения, естественных для любого нормального с точки зрения Дениса Матвеевича человека. Она не здоровалась при встрече и не убиралась в своей комнате, время проводила не за книгами, а за странным занятием — стоянием в подъезде. Сколько раз профессор наталкивался на нее впотьмах у мутных окон первого этажа. И никак не мог понять что делает она там в одиночестве.

А приходя домой Лиза никогда не запирала за собой дверь. Только прикрывала створку. И профессор, приезжая ночью из Москвы, неизменно наталкивался на открытую для любого постороннего квартиру. И сколько бы не ругал и не отчитывал она то и дело снова забывала ее запереть.

К тому же Лиза курила. Ей было четырнадцать лет и Лиза курила. Денис Матвеевич не сразу это заметил. Поначалу его лишь донимал удушливый запах исходивший от куртки висевшей в коридоре. Не запах даже — вонь. А потом, он увидел это своими глазами. Как та, не стесняясь сплёвывает на асфальт и смолит толстую дешевую сигарету без фильтра. И так же как и он это могли видеть соседи, знакомые — все, кто только проходил по тем же тротуарам что и Денис Матвеевич.

Профессор пришел в ужас. Который десятикратно увеличился, когда он понял откуда та берет деньги.

Девчонка таскала понемногу, мелкие купюры и разменную монету — разве такое заметишь. Ведь ему даже в голову не могло прийти, что в его доме, из пиджака, висящего в коридоре, из внутреннего его кармана, хранившего портмоне может пропадать мелочь.

Профессор устроил скандал.

Он кричал, стыдил. Никогда в жизни ему еще не приходилось никого отчитывать в таких выражениях и так ругать. Но девчонка даже не извинялась. Молчала, смотрела в пол. На ее выпирающих скулах расплывались красные пятна. Она сжимала и разжимала пальцы. Но за все время отповеди так и не произнесла ни слова. Человеческого языка эти дети не понимали.

И хуже всего, что со всем этим кошмаром Денис Матвеевич остался один на один.

Профессор регулярно получал опекунские деньги, но никто из органов соц опеки не спешил помочь ему справиться с этими детьми, выразить поддержку и сочувствие.

Поэтому раздавшийся в конце ноября звонок Денис Матвеевич поначалу воспринял как манну небесную. Наконец кто-то собрался ему помочь. Посоветовать, выслушать, что-то предпринять. И даже то, что интерес органов опеки облекался в краткую форму «проверка содержания» его поначалу не покоробило.

Впрочем большого энтузиазма звонившая женщина не выказала с самого начала. Вяло поздоровалась, поинтересовалась наличием проблем, адаптацией в школе — судя по всему, она не очень внимательно изучала документы и не обратила внимания, что один из детей в школу еще не ходит.

Профессор же в слепой надежде говорил как-то заискивающе, что удивило его самого. Возможно из-за многолетней, глубоко укоренившейся привычки уважать людей облечённых властью. Он так старался произвести благоприятное впечатление, что в голосе даже появились непривычные услужливые нотки.