Северный сон - [17]
Приняв на борт Андрея, катер полетел, огибая весь караван, к флагманскому «Машуку».
«Машук» приближался, становясь все больше, и виден был уже старик Прямков, разглядывающий их в бинокль.
10
И снова идут корабли, уже по Сухоне. С высокого откоса несется мелодичное северное: «Дале-ко-о-о ли?»
Теперь недалеко. Скоро Волга. На Сухоне высокие берега с обнаженным срезом, хорошо видны наслоения породы. На желтых скалах то сосна, то домишко. Вдоль берегов запани. С откосов спускаются к ним желоба, по которым скатывают в воду бревна в пору молевого сплава. Сплав начнется вот-вот. Лучников просил придержать моль, пока отряд кораблей пройдет Опоки. И сплавщики терпеливо ждут. Вода чиста. Над водой совсем низко скользят пары диких уток. Их стремительный трепетный полет так слажен, словно они связаны одной невидимой нитью.
Высоко в небе косяки гусей тянутся на север с юга.
— «Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей...» — вдруг с чувством декламирует Прямков.
«Уносит все дела людей...»
Он стоит рядом с Надей на третьем деке в своей кепке с пуговкой.
«Откуда он знает стихи Державина? — думает Надя. Она смотрит на старика с новым любопытством. — Да и вообще, что я знаю о нем?»
В последние дни он даже на палубу выходит редко. Все сидит у себя в каюте, прячет от людей тоску.
Там, на севере, где хозяйничали моряки, он чувствовал себя лучше. Здесь же, на реках, душа его затосковала с новой силой. Хуже нет, чем болтаться среди людей, занятых делом. И не просто делом, а твоим кровным.
Его советов никто не спрашивал. Его помощи никто не просил. Его опыт был здесь не нужен. Подросли новые капитаны. Те, что мальчишками играли в футбол на волжских прибрежных лугах и, прервав игру, махали с обрыва красавцу «Богатырю». Он и теперь казался Прямкову красавцем. До сих пор по ночам снился его низкий, солидный гудок — так, наверно, снится голос близкого человека спустя много лет после разлуки. И старик просыпался с бьющимся сердцем, садился на кровати и долго сидел, хлопая ресницами, вслушиваясь в тишину. Ну, а в общем все правильно. Подросли новые капитаны. Сторонись, старик, освобождай фарватер!
К полудню берега стали ниже. В светлой зелени вологодских лесов на полянках стояли избушки обстановочных пунктов. Возле одной избушки на скамейке сидели двое. Он был в белой рубашке с распахнутым воротом. Рубашка была свежая, видно, только что из-под утюга. Она в голубой кофточке и черной юбке. Оба в сапогах.
Надя высчитала день — воскресенье. Так вот почему эти двое празднично нарядны!.. Но для кого? Для кого нарядились они в такой глуши? Наверно, друг для друга. Конечно, друг для друга. Когда любишь, можно вынести все. Даже такую глушь.
В большом городе легче переносить жизнь с нелюбимым. Там все помогает: театры, кино, друзья, толпы людей, книги... Все это входит в жизнь твою и его, не дает задуматься, отчаяться.
Молодая пара сидела неподвижно, спокойно взирая на корабли. Наде вспомнился Беломорканал, жена капитана-наставника в модельных туфлях. Как она простилась с мужем на людях, строго, за руку. Было что-то от этой строгости и в этих двух, что сидели возле своей лесной избушки.
«А у нас в Горьком влюбленные ходят обнявшись, целуются при всех, — подумала Надя. — Насмотрелись заграничных фильмов и переняли моду. Играют в любовь!»
Так думала Надя. А между тем приближались Опоки. Те самые Опоки, где уровень воды на Сухоне самый низкий. Опоки, из-за которых отряду пришлось пробивать дорогу во льдах. Пройти бы Опоки! Это было как заклинание. И все на корабле твердили его с упорством, словно это могло помочь.
Снова, как тогда в Онежском, корабль выглядел пустым. Лучников и Андрей были в рубке, когда справа по борту показались небольшое село и пристань. И село и пристань промелькнули незаметно. Казалось, все — Опоки позади. И в ту же минуту, как Надя подумала это, теплоход вздрогнул от сильного толчка. Вздрогнул, но не остановился. Прошел немного — и опять толчок.
«Вот они где, Опоки!» — поняла Надя.
Теперь дело решали сантиметры воды под килем. Только бы не сесть!
Опять толчок. Но теплоход идет полным. И вот уже легче стало идти, корпус корабля подняла вода и привычно понесла на своих плечах. Опоки — будь они! Нет, милые, хорошие Опоки остались позади.
Надя вошла к себе в каюту. Здесь было полутемно. Из большого зеркала на туалетном столике на нее смотрела незнакомая женщина. Глаза ее блестели, губы были чуть приоткрыты, на щеках горел смуглый румянец. Она смотрела на себя новыми, его глазами. Она знала, что нравится ему. Может быть, всего лишь нравится Но разве это мало: нравиться Е М У?..
Близко-близко посмотрела она в глаза женщины в зеркале. Шевельнулись губы.
— Ну вот и прошли Опоки! — сказала женщина и засмеялась незнакомым счастливым смехом.
«Но что это? — с удивлением подумала Надя. — Мы не движемся?»
Она вышла на палубу. «Машук» стоял, хотя ничего примечательного, что бы могло остановить его в пути, не было видно — ни моста впереди, ни пристани по берегам. Все тот же, в молодой, светлой зелени, лес был с обеих сторон. Берег был так близко, что хорошо слышался птичий щебет в черемуховых кустах. Теплоход стоял, и светлая радужная вода как бы огибала его. По ней не спеша плыли отдельные прорвавшие запань сосновые бревна.
