Северный крест - [19]

Пройдёт несколько месяцев, обстановка изменится, и тогда можно будет предпринять кое-какие шаги — подвинуть гражданское правительство, например, а сейчас это делать рано.

   — Северная область рухнет, — объявил Марушевский.

Миллер загнул палец.

   — О зарплатах рабочих я сказал... Кстати, когда наши пропахшие машинным маслом пролетарии решили бастовать, англичане сделали свой коронный ход и нанесли точечный укол — они выпустили сравнительную таблицу, сколько денег получают английские рабочие и сколько получают наши, архангелогородские... А также — сколько стоят товары у нас и у них. Пролетариату нашему сразу стало нечем крыть. Но это я так, к слову... Идём дальше. — Миллер загнул второй палец. — О том, что у нас продуктов полным-полно, нам их не съесть, мы будем делиться ими с Россией, я тоже сказал...

   — Насчёт дележа речи не было, — вставил Марушевский.

   — Значит, будет, — веско произнёс Миллер. — У солдат денежное довольствие тоже не маленькое. В Архангельске у солдат есть даже свой клуб. Там — читальня, биллиард, зрительный зал, курсы агитации и пропаганды. Среди солдат проводится, как я знаю, основательная работа по изучению государственного устройства России... Солдаты довольны. Всё это достигнуто благодаря слаженным действиям военного командования и гражданского правительства. Менять эту тактику пока, повторяю, рано. Пусть пройдёт немного времени, и мы заберём вожжи в свои руки. Согласны?

Марушевский медленно покачал головой.

   — Нет, не согласен. Боюсь, мы всё упустим...

...Этот разговор не выходил у Миллера из головы, он раздражённо ворочался в постели и никак не мог уснуть. Умный человек Марушевский до приезда Миллера командовал всеми войсками Северного фронта, справлялся с этим сложным делом довольно успешно — то он колотил красных, то красные колотили его, всякое бывало в этой войне. С приездом Миллера он добровольно сложил с себя полномочия и стал начальником штаба. Чуть позже возглавил одно из направлений фронта... Это — с одной стороны, а с другой — Белое движение на Севере обязано своим существованием именно Марушевскому. Если бы не он, здесь бы властвовали разные трескоеды, любители поковыряться в зубах рыбьей костью, и ничего из того, что есть сейчас, не было бы.

Когда генерал-майор Марушевский появился в Архангельске, правительство приняло его хмуро, попыталось усадить генерала в авто и отвезти обратно на вокзал, но Марушевский атаку недоброжелателей отбил, поселился прямо в штабе, а чтобы его особо не тревожили, выставил в окнах пулемёты. Холодные рыльца станковых «максимов» подействовали на гражданскую власть отрезвляюще.

Именно правительство, кстати, противилось введению в Северной армии погон — чиновники не хотели, чтобы армия была похожа на царскую, уже разложившуюся, бросившую фронт и забывшую о своём долге. Марушевский на двух машинах с пулемётами прибыл на заседание правительства и произнёс там вдохновенную речь, тыча в министров пальцем, будто стволом пистолета.

   — Солдаты без погон — это стадо штатских баранов, — не выбирая выражений, всаживал он слова-гвозди в собравшихся, — которые куда хотят, туда и идут: одни — хлебать щи, другие — монопольку в трактире, третьи — к вдовушкам нюхать кружевные юбки, четвёртые — на пленэр за грибами. Кто куда хочет, тот туда и устремляется. По команде идти вперёд — ползут назад, вместо того чтобы стрелять в противника, улыбаются и строят ему рожи, затем угощают сладкими лакричными лепёшками французского производства. Разве это солдаты? Тьфу! Солдаты без погон — это деревенские повитухи, брадобреи, мукомолы, свинопасы! Максимум, что они смогут сделать — по команде сходить в нужник. А вот по части стрельбы, атак, разведки, инженерных работ они так повитухами и останутся. И таковыми они будут, пока мы в своей армии не введём погоны. Погоны — это дисциплина, господа министры, форма — это долг, помноженный на честь. Если в армии не будет введена форма с погонами, не будут восстановлены уставы, не будет возрождён орден Святого Георгия, судьба Северной области и ваша лично, — Марушевский обвёл пальцем собравшихся, — будет печальна. Свою судьбу я в таком разе делить с вами не собираюсь — я покину город.

Речь Марушевского произвела впечатление.

Вскоре появилось несколько указов правительства — все требования Марушевского были приняты.

Правда, офицеры отнеслись к погонам по-разному: одни — с восторгом, другие — с усталым безразличием, третьи — шарахались от погон, как от нечистой силы. Таких беспогонных вояк приходилось сажать на гауптвахту. Иных способов сломать упрямцев не было.

Погоны, уставы, награды действительно мобилизовывали армию, Марушевский был прав, только вот отношения между ним и правительством сделались натянутыми: генерал недолюбливал правительство, правительство недолюбливало его. Эта взаимная неприязнь со временем только крепла, хотя Марушевскому было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Недобрые вести пришли вчера с колчаковского фронта — войска Александра Васильевича были вынуждены отступить от Вятки — слишком крепким оказался этот орешек. И вообще, красные научились здорово воевать, стали сильным противником. К сильным противникам Миллер относился с уважением.