Северные рассказы - [29]
Хой! Хой!..
— ...Умер отец, и остался маленький Ядко один. Шаман бил в бубен и говорил: «Все Сегои умрут, все ненцы умрут. Умрешь и ты, Ядко, если будешь жить мирно с Красным законом. Яумал-Хэ требует жертв! Мало оленей у Ядко, но боги зовут их к себе». Ядко отдал. Худо стало жить. Три оленя осталось у Ядко. Тогда Каменная Голова — богатей из Надымской тундры — взял Ядко сторожить свое стадо. Много у Каменной Головы олешек, ой, много! В стадо зайдешь — и не выйдешь, дороги нет до края. Почему же у Ядко только три? Пошто-так боги хотят?..
И оборвалась недопетая бесконечная песня около самого чума, заглохла в визге оленегонок-лаек, прилегла у порога ветхой нюги.
— Мать! — сказал Ядко, войдя в чум и садясь у огня. — Мать, на летовки ухожу с оленями на Малый Ямал. Последняя летовка у Каменной Головы, мать, а потом уйду. Шибко плохо у него. Бьет, ругает, а денег не платит. Прошлым днем загрыз у меня в стаде злой сермик (волк) важенку, и опять Каменная Голова в долг меня ввел. Сегодня опять надо жертву большую богам дать. Пусть они помогут мне в стаде летом. Попроси их, мать!
И та, которая родила его, та, которая всю жизнь под суровой скорбью глаз скрывала великую любовь к сыну, сказала:
— Да, Ядко, я принесу богам жертвы, я попрошу их послать тебе в капканы лучшего зверя и отогнать от олешек сермиков. Боги сильны, Ядко, они помогут тебе.
Мать принесла жертвы богам. Сам же Ядко, кочуя с оленями Каменной Головы на Ямал, зашел на Святой мыс — жертвенный мыс кочевников Ямала, между береговыми поселками Хэ и Нори, и здесь отдал шаману две последние лисьи шкурки за моление в честь обильной охоты и счастливой летовки чужих стад.
На летнем приволье тундры Ядко, как и все ненцы из рода Сегоев, познал истинное несчастье рода: копытка и сибирка уложили много оленей из стада Каменной Головы. В капканы и плашки Ядко не шел зверь.
Зато нашел Ядко другое счастье в эту летовку. В станы кочевников в ту пору приехали советские факторщики. Они не были так страшны, как говорили шаманы. Они привезли с собой ненцам много товаров и охотно давали их в долг. Чай, сахар, масло, табак появились в чумах бедняков. Эти приветливые люди называли себя кодачевой мирлавкой. У них совсем не было спирта, они справедливо расценивали шкурки зверя и всегда исправно платили за них ненцу-охотнику.
Они говорили ненцам о новой власти, о ее работе среди кочевников, о советах и о богатеях. Ядко был любознательный, приметливый и сообразительный парень. Он и раньше чувствовал всю жестокость и корысть богатеев и обман шаманов и сомневался в их правоте.
Его сомнения еще больше усилились, когда он узнал, что богатеев и шаманов фактория не снабжает товарами и продуктами. Понял тогда Ядко и то, почему шаманы и богатеи злы на новую власть. Понял, почему они так уговаривали ненцев уйти от нового закона. Это явилось для него настоящим откровением. Теперь все свободное время он думал обо всем этом, разделяя жизнь на «мы» и «они». Выходило ярко, понятно, постижимо — и он стал озлобляться на «них».
Факторщики первые завезли в Мессовскую тундру Ямала, на территорию реки Мессо, молву о совместной работе бедняков. Много еще не понимал из их разговоров Ядко, но нутром чувствовал в крепком слове — колхоз, артель — большую силу.
Все короткое полярное лето Сегой прожил в муках противоречивых чувств. С одной стороны, временами давили еще традиции старины, заветы стариков и сила шаманских и родовых законов. С другой — надвигалось что-то не совсем пока понятное, но радостное.
Вернувшись с летовки к стоянке своего хозяина, он почти вызывающе принял руготню и сетования Каменной Головы насчет падежа оленей. Хмуро молчал, когда тот, задыхаясь от злобы, рычал:
— Ой, Ядко, где мои олени? Где красавцы-минеруи и сильные хоры? Иль затаил у кого из родичей моих олешек, собака!
И только под конец не вытерпел Ядко и со злобой выкрикнул:
— Так тебе и надо, проклятый тетто (богач)! Пусть подохнут все олени твои! Других украдешь у нас!
А когда Голова, оскорбленный пастухом-батраком, привычно взял в правую руку тяжелую березовую палку и замахнулся, чтобы ударить парня, Ядко вдруг спокойно шагнул к нему и твердо сказал:
— Ударишь, старый хор, — изобью, а потом в совет к красному русскому свезу!
Не угроза побоев, а слово «совет» заставило Каменную Голову окаменеть с палкой в руке. Он понял, что с этой минуты у него не стало больше безвольного батрака.
Ехал Ядко, провожаемый первыми воплями первых буранов, к своему чуму и пел родовую песню Сегоев. Теперь к ней он прибавил еще свое, новое.
— ...Долго худо, ой, худо жили Сегои в тундре, пока не пришли к ним новые законы красной власти. Этой власти боятся шаманы и, как трусливые теутеи (тюлени), прячутся тетто.
