Северные были (сборник) - [10]
– Какая? – трепыхнулся карасём Ерёма.
Но объяснить Петро не успел. В дальнем конце цеха показалась строительный мастер Мария Михайловна.
Это была невысокая, в меру полная женщина с приятным лицом и мягким материнским взглядом. За 15 лет работы мастером она изучила характеры рабочих не хуже, чем у собственного мужа. Большинство из них были трудолюбивы и выносливы на работе, терпеливы и неприхотливы в жизни. И когда было: «Надо срочно сделать!» – могли остаться на работе и за полночь, не требуя сверхурочных. Каждого по-своему она уважала и ценила, но пьяных терпеть не могла.
…В первые годы работы по её недогляду и женской доброте случались с рабочими травмы на производстве. И она установила нерушимое правило: перед работой обойти и перекинуться словом с каждым работником. Одно это её постоянство остерегло от выпивок многих, но ЧП всё же случались.
…Видно, так уж устроен русский человек: не получается у него жизни без «переборов»…
Подпустив мастера на безопасное расстояние, Пётр нанёс упреждающий удар.
– А где это вы, товарищ мастер, вчера с обеда до вечера пропадали? Или опять в магазин бегали, обновки примеряли?
– Что это ты, Петь? Аль не прошло со вчерашнего? – встала, оторопев, Мария Михайловна.
– Я-то ничего, а вот мы из-за Вас вчера полдня потеряли без работы. Раз у нас нынче демократия, могу я спросить: кто нам за простой платить будет?
– Не по нашей вине! – как эхо, отозвался Ермолай, поддерживая напарника.
– Пошли, Ермолай Иванович, домой, да напишем куда следует заявление. Пусть там разберутся и выведут кое-кого на чистую воду, – бил «ниже пояса», Пётр.
– Правильно, пошли! Может, и чем голову «поправить» найдём, – вырвалось заветное у бесхитростного Ермолая. Он сразу умолк и воровато оглянулся: заметил ли кто, что он проговорился?..
Но народ вокруг был свой, тёртый. Хохотали все. Мария Михайловна смеялась до слёз, приговаривая: «Ну, демократы! Ох, демократы! Ой, уморили!»
Пётр врезал другу по шее, и они обречённо сели на верстак.
Собрание провели быстро, прямо в цеху. И на нём «опохмелили» работников до полной трезвости. Пришлось им и объяснительные писать, и прощения «в последний раз» просить. Народ у нас к выпивохам участливый. Простили и в этот раз, не уволили…
Да и куда их из жизни выкинешь и кем заменишь? Не придумали мы пока чем, кроме водки, развеять однообразие жизни.
Отдыхать не умеем…
Домой после работы горе-демократы плелись понуро. Без меры выпитая за день вода переливалась и булькала в пустом желудке. Мысль хоть вяло, но начала работать в посвежевшей голове. Тянуло поговорить, высказаться.
– …Вот ведь зараза какая, водка эта проклятая, – пожаловался Ермолай Петру. – И башка с неё утром трещит, хоть о стену бейся. И дома скандал, чуть не до разводу. И на работе позор. И перед детьми стыдно, а всё равно пьём… Почему, Петь?
– Национальная традиция! И привычка, – уверенно, как отрубил, сказал Пётр.
Помолчали, а на откровения тянуло.
– Ты вот спрашиваешь: почему? А ну-ка вспомни, сколь мы её, любимой и родимой, за свою жизнь «на грудь» приняли?
– Что я, бухгалтерию вёл, бутылки записывал?
– А давай так, приблизительно, для интереса. Сколько у нас праздников в году?
– Считай: Новый год – два дня. День защитника Отечества празднуем. Ну, 8 Марта, конечно. И жёнам разрядка, а уж мы-то, точно, лыка не вяжем. Дальше – в коммунистический субботник бутылку возьмём для порядка. Вроде как Ильича помянуть. В День Победы над фашистами пьём до потери сознания… День строителя, День сельского хозяйства не пропустим. День Конституции. Тут уж по закону выпить положено, раз красная дата. Опять же, 7 ноября революция произошла великая. Как не обмыть? Два дня бухаем. – Ермолай потёр лоб, вспоминая, и добавил: – Первое мая чуть не пропустил – за солидарность два дня пьём. Ну, День печати, День радио пока водкой отмечать не принято, всухую обходимся. Сколько набралось?
– Тринадцать.
– Так. Церковные праздники: Старый Новый год, Рождество Христово, Крещение, Маслена, Пасха, Родительский день, Троица.
– Ещё семь. Всего – двадцать. Всё?
– Да ты что! А дни рождения забыл? У нас в семье, с детьми, пять. Да две сестры с мужьями приглашают, брат с женой, ну, вы два раза в год. Это постоянно, без чужих. Сколько прибавилось?
– Если по одной бутылке – тринадцать.
– Ну!.. Пузырь на нос – норма. Иначе и идти не стоит.
– Тогда тридцать три набралось. Едем дальше.
– С аванса и получки бутылку брали? Брали! Что мы, не люди? Для чего работаем? Считай!
– Двенадцать месяцев по две бутылки – двадцать четыре будет.
– Так… – захватил азарт Ермолая. – После баньки жёнка, чтоб добрей был да покрепче полюбил, чекушку возьмёт? Возьмёт! Куда денется! Еще Суворов говорил: «После баньки подштанники продай, но выпей». Полезно.
– Четыре чекушки в месяц, то есть две бутылки, да на двенадцать, получится двадцать четыре, – исправно считал Пётр. – Так?
– Как на духу!
– Тогда подобьём «бабки»: тридцать три да сорок восемь получится восемьдесят одна бутылка.
– Кабанов два раза в году режем: под свежатинку да с печёночкой водочка как по маслу идёт! А «шабашки», «бадоги» забыл? Редкая неделя без бутылки обходится.
