Северные были (сборник) - [12]
Этот факт, чувство ударили деда изнутри в изношенное сердце острой нестерпимой болью. Он понял: «Конец и мне…»
Дневной свет как-то сразу, мгновенно, без плавного угасания, сменился в его глазах полной темнотой. Будто он неожиданно провалился в глубокую, как колодец, яму.
Темнота была абсолютно чёрной, плотной, вязкой и всеохватной.
Абсолютной была и тишина. Никакого пространственного движения, предметного шевеления, звёздного мерцания не наблюдалось.
И в то же время это не был леденящий душу могильный мрак, парализующий волю гробовой теснотой и холодом.
Беспросветная темнота созерцалась и воспринималась со спокойным, отстранённым интересом. Состояния страха, подавленности не возникло.
Было интуитивное осязание присутствия живой… массы. Он был плотно окружен ЕЮ, почти зажат, но не растворился бесследно, хотя физически и не чувствовал своего тела.
Перемещение из осмысляемого Светового пространства в Темное свершилось безболезненно. Будто КТО-ТО решил показать уходящему в мир иной, что оснований для страха нет.
Абсолютная темнота и тищина – это не мёртвая ледяная пустыня, а хранилище живой, резервной материи, находящейся в состоянии вечного покоя, и среди неё достаточно места для каждого входящего…
Безусловно, это был милосердный жест Творца с целью успокоить улетающую из бренного тела душу верой в Мир, Покой и Вечность…
Присутствие в мире ином длилось столь краткий миг, что оставленное без управления тело не упало, а лишь качнулось. Замершее было сердце вновь толкнуло кровь, и сознание вернулось к старику.
Дед осторожно поднял лёгонькое тельце ребёнка, и оно обвисло на руках, мягкое и безвольное. В нём не было всегдашнего сопротивления и неуёмной непоседливости.
Ротик с бледно-розовыми губками был приоткрыт, и виднелись белые, мелкой пилкой, зубки. Лицо – спокойное и безмятежное, как в крепком сне.
Нежно прижав к себе внучонка, дед медленно пошёл к людям.
Сын, сноха и бабка сидели на кухне вокруг какого-то незнакомца.
Они ему что-то рассказывали, смеялись.
Дед усилием воли и мышц старался не опустить рук, не выронить дорогой ноши. От перенапряжения и душевного волнения горло перехватило, голос пропал. Умирающий старик пытался крикнуть: «Ну что же вы! Оглянитесь!» И не мог. В его голове появлялись и тут же исчезали разные мысли: «Снохе нельзя волноваться… У бабки больное сердце… Похоронят вместе или врозь?» Мелькнула и такая: «Наверное, они сейчас закричат, отнимут внука, оттолкнут…»
От последних неимоверных усилий устоять лицо его исказилось гримасой боли, а мысли всё возникали и исчезали, будто клубы холодного пара над зимней прорубью. «У молодых может родиться ещё мальчик, и ты его опять полюбишь…» – это подсказывал инстинкт самосохранения. Но разум отвергал подобную мысль как невозможную: «Я стар, я устал, я не смогу забыть этого…»
Тем временем сердце в груди сделало отчаянный толчок, и речь вернулась к деду. Он тронул сына коленом и ясно, отчётливо произнес: «Вызови врача и милицию. Я не усмотрел внука…»
Сын, увидев перекосившееся лицо отца, безжизненное тело мальчика, вскочил.
…Старик оседал вниз медленно, будто нехотя. Тяжесть тела давила на слабеющие ноги, и они, выворачиваясь в суставах, подламывались.
Туловище клонилось назад, но стремление не ушибить внука ещё удерживало его в вертикальном положении…
Сын выхватил ребёнка, а удержать отца от падения не успел. Тело старика спиной коснулось пола, и тяжёлая голова глухо бухнула о доски. Длинные руки с изуродованными работой пальцами откинулись от туловища, будто чужие.
На лице ещё сохранялась гримаса последнего усилия, но мышцы расслабились, и жизнь вышла из него легко и свободно, как воздух из порванной детской игрушки…
Ребёнок от рывка очнулся, взялся ручонками за ушибленную голову и заплакал…
…Дед вытянулся в гробу удобно и естественно, словно отдыхал после работы. Предсмертные морщины разгладились.
На лице появилось и застыло обычное для спокойно спящего человека выражение…
Внук тянулся к деду. Его не пускали.
– Дедя бай-бай? – приставал он к плачущей бабке.
– Бай-бай, внучек… Теперь совсем бай-бай… – шептала она трясущимися губами…
Большая группа провожающих, молча роняя слёзы, смотрела на опускаемый в яму гроб. Громко, навзрыд, не стыдясь и не прячась, плакала незнакомая родственникам женщина в кружевной чёрной шали.
Угрюмо, сосредоточенно работали лопатами мужчины, засыпая могилу.
Комья земли вначале гулко стучали о крышку гроба, затем начали падать мягко и беззвучно, быстро наполняя яму.
На верхушке сухого дерева, недалеко от свежей могилы, хрипло, надсадно каркали вороны, ожидая остатки еды от поминок.
В ветвях старой сосны резвились молодые рыженькие белочки.
Зверьки не опасались близости людей, играя в догонялки.
Ребёнок увидел их и засмеялся…
Год 1998-й, дефолтный…
На Пасху у полоя
Вот и снова весна пришла!
Дел по хозяйству полно, но сегодня праздник – Пасха, работать грех.
– Пошли на реку, к полою, – предлагаю жене.
И мы пошли.
Денёк Господь послал – чудо! Солнце молодое, прилипчивое. На лесных полянках снега совсем нет, зато в глубине, в тени, – по колено.
На тёплышке крапива, щавель проклюнулись. Ольха серёжками хвалится.
Известный детский писатель и сказочник Вячеслав Чиркин в своей новой книге рассказывает трогательную историю отношений одинокой пенсионерки с пёсиком-приёмышем, которого она однажды спасла от неминуемой гибели…Эта история не оставит равнодушными ни детей, ни взрослых. Она написана для тех, кто искренне любит животных.Книга рекомендуется для семейного чтения.
В книгу вошли эссе, выражающие впечатления автора от пьес, поставленных Котласским драматическим театром с 2009-го по 2016 г.Не претендуя на исчерпывающий анализ театральных постановок, В.П. Чиркин искренне высказывает свои соображения, а зачастую – и восторги от работы театра и его актёров, занятых в том или ином спектакле.
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.