Северные амуры - [16]
Забылся Буранбай на рассвете, и всего на чуток — застучали у дверей копыта коня, звякнула задвижка, и джигит с привычной настороженностью вскинулся на нарах, подбежал бесшумно к двери.
— Кто?
— Ишмулла.
Ни крыльца, ни сеней у избушки не было, и парень стоял с поводом коня прямо возле дверей.
— Еркей-агай, Салима…
— Где? — Буранбаю казалось, что он вскрикнул, а на самом деле он прошептал почти беззвучно: — Где?
— В полдень придет к роднику. К тому роднику!.. Да вы, агай, помните тот родник? А то я проведу.
— Мог ли я забыть заветный родник? — простонал Буранбай.
…Он был в седле, когда старушка, провожая таинственного гостя, шепнула:
— Вижу, ты честный, кустым. Так и быть, скажу тебе: Карагош-мулла живет в Девятом кантоне, в ауле Бакый. Заедешь к нему, передай от меня привет и уважение.
— Обязательно, бабушка, передам, — машинально сказал всадник, едва ли понимая, о ком идет речь.
11
Коня он привязал в густом березняке и, крадучись подошел к роднику, доверчиво лепетавшему под обрывом.
В лесу было удивительно, до жути тихо, даже поредевшая листва отяжелела и висела неподвижно. Издалека избы Агиша казались низенькими, приплюснутыми, и серые струи дыма из труб стелились по земле, по берегу реки.
Он не заметил ее на тропинке, не услышал ее шагов, нет, — сердце сжалось, будто стиснутое в кулаке, и Буранбай понял: Салима подходит… Ему бы бежать навстречу, вскинуть на руки, унести, умчать, а он оробел, вжался в ствол накренившегося дерева, будто прилип к коре.
Наконец он пролепетал, словно малый ребенок:
— Са-ли-им-эке-е-ей…
Она резко вскинула голову, глаза — черные, как бархат ее камзола; обкусанные в кровь губы шевелились почти беззвучно:
— Еркей!
— Салима, я давно жду тебя!
— А я тебя ждала много лет!.. Приехал, когда я уже вышла замуж!.. — Она поставила на траву деревянные ведра, сняла с плеч коромысло. — Ты женат?
— Нет.
— Значит, есть невеста?
— Нету суженой и не будет, одну тебя люблю!
— Почему же так долго не возвращался?
— Не мог. Скитался в гонениях.
— Прислал бы гонца с вестью, что жив. Разве бы я вышла замуж, если 6 знала, что жив. На костре бы жгли — не пошла бы за немилого. На край света готова была бежать с тобою!..
Она говорила горько, губы кривились в скорбной усмешке.
Буранбай все еще не решался шагнуть, обнять, но глядел на нее спокойнее, и дыханье его участилось от восхищения: Салима пополнела, расцвела яркой телесной красою; пестрое, в цветочках платье с оборками, камзол плотно облегали ее сильное тело; из-под батистового тончайшего платка сбегала на стан жгуче-темная коса с вплетенной в пряди лентой; подвешенные к ней монеты певуче звенели… Полдень женской красоты, зрелости!
— Уедем, убежим хоть сейчас, конь — резвый, умчит в степь, в Оренбург!
— Поздно, поздно… У меня законный муж. Грешно нарушать никах[15].
— Найдем муллу, к тому же мулле Карагошу поедем в аул Бакый, и он снимет с тебя никах.
— Страшусь проклятия родимой матери.
— Разве любящая мать проклянет несчастную дочь?
Он уговаривал ее терпеливо, ласково, как неразумную дочку, но из-за деревьев не выходил, чтобы с огородов аула не заметили, с улицы, от реки, — надо беречь ее, ненаглядную.
— Ее слезы падут на мою голову, — убежденно, твердо сказала Салима. — И как она вернет уплаченный за меня калым?
— Твои братья вернут!
— Братья? Хе!.. Ты их знал простодушными пареньками, а сейчас они превратились в алчных злодеев. Не мать, а братья польстились на богатый калым и продали меня в рабство…
Салима говорила бесстрастно, будто не о себе. Никах, калым! — любой башкирской девушке были уготованы эти неотвратимые обряды злой судьбы.
Обезумев от отчаяния, Буранбай метнулся к ней, обнял: губы ее заледенели — не дрогнули, не оттаяли под жаром его поцелуя.
— Что же нам делать?
— Уходи! Прячься! — Она оттолкнула его в кусты. — Женщины идут к роднику. Спрячься в лесу, ради Аллаха!
— Сплетен боишься?
— За тебя боюсь — убьют!
— Мне уже все равно! Как жить без тебя?!
— Уходи, Еркей! — прорыдала Салима, поднимая ведра и коромысло. — Весь день прячься в чаще, а ночью приходи, жди у Кырлас-тау, под тем дубом. Хе! — Она отрешенно вскинула голову, в нежном белом горле катался клубок, глаза разгорались лихорадочно зелеными сполохами. — Либо в омут, либо в петлю!.. Жди ночью.
И тот покорился, быстро ушел в глубину рощи.
Весь день он то лежал в заброшенной заимке, то бродил по лесу, ведя на поводу коня, и постепенно отдельные слова, чувство безнадежности и счастья от встречи с любимой, мотив тоски, парящий в тишине, как осенняя паутинка, слагались в песню, и он сперва бормотал, затем пропел ее вполголоса, все еще таясь:
Песня-целительница успокоила Буранбая, и он задремал, раскинув попону в кустарнике, подложив под голову шапку, а под шапку — саблю. Очнулся он от озноба, все тело свело — ноябрьские ночи в лесу холодные. И ветер просторно летел из степного раздолья, качал безлиственные ветви деревьев, насвистывал, словно курай, мелодию: «Высока гора Ирэндек…». Вскоре и месяц взошел, серебристо-зеленый, высветил вершины деревьев, а в чаще, в кустарнике тьма сгустилась. Буранбай быстро пошел к тому дубу, где некогда в часы скоротечных свиданий целовал-миловал Салиму, робкую девочку с ясными глазками. Давно это было, как давно!.. Пятнадцатилетняя девочка обещала его ждать, но не дождалась. Мог ли он, беглец, арестант, ссыльный, потерявший даже первородное имя Еркея, упрекать ее?.. Внезапно, в порыве безрассудного ослепления, он решил — украду, увезу на дистанцию! И тотчас протрезвел: офицеру похищение чужой жены не простят, и Волконский не заступится, и оба суда — военный и духовный, мусульманский — вынесут беспощадный приговор.
Казалось бы, культовый образ Салавата Юлаева разработан всесторонне. Тем не менее он продолжает будоражить умы творческих людей, оставаясь неисчерпаемым источником вдохновения и объектом их самого пристального внимания. Проявил интерес к этой теме и писатель Яныбай Хамматов, прославившийся своими романами о великих событиях исторического прошлого башкирского народа, создатель целой галереи образов его выдающихся представителей. Вплетая в канву изображаемой в романе исторической действительности фольклорные мотивы, эпизоды из детства, юношеской поры и зрелости легендарного Салавата, тему его безграничной любви к отечеству, к близким и фрагменты поэтического творчества, автор старается передать мощь его духа, исследует и показывает истоки его патриотизма, представляя народного героя как одно из реальных воплощений эпического образа Урал-батыра.
В романе наряду с тяжелой, безрадостной жизнью дореволюционной башкирской деревни ярко показан быт старателей и рабочих. Здесь жизнь еще сложнее, поэтому классовое разделение общества, революционная борьба проявляются еще резче и многограннее.
На страницах романа показан процесс вхождения Башкортостана в состав Российского государства. Здесь также отслеживается развитие взаимоотношений башкирского и русского народов на фоне эпохальных событий периода правления Ивана Грозного, междувластия и воцарения династии Романовых.
Роман «Грозовое лето» известного башкирского писателя Яныбая Хамматова является самостоятельным произведением, но в то же время связан общими героями с его романами «Золото собирается крупицами» и «Акман-токман» (1970, 1973). В них рассказывается, как зрели в башкирском народе ростки революционного сознания, в каких невероятно тяжелых условиях проходила там социалистическая революция. Эти произведения в 1974 году удостоены премии на Всесоюзном конкурсе, проводимом ВЦСПС и Союзом писателей СССР на лучшее произведение художественной прозы о рабочем классе. В романе «Грозовое лето» показаны события в Башкирии после победы Великой Октябрьской социалистической революции.
Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.
В книгу члена Российского союза писателей, военного пенсионера Валерия Старовойтова вошли три рассказа и одна повесть, и это не случайно. Слова русского адмирала С.О. Макарова «Помни войну» на мемориальной плите родного Тихоокеанского ВВМУ для томского автора, капитана второго ранга в отставке, не просто слова, а назидание потомкам, которые он оставляет на страницах этой книги. Повесть «Восставшие в аду» посвящена самому крупному восстанию против советской власти на территории Западно-Сибирского края (август-сентябрь 1931 года), на малой родине писателя, в Бакчарском районе Томской области.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.