Северное сияние. Юбилейное издание с иллюстрациями - [14]

Наконец, и почти одновременно, дети поняли, что такое опьянение.

– Неужели им это нравится? – просипел Роджер после того, как его обильно вырвало.

– Да, – сказала Лира, последовав его примеру. И упрямо добавила: – И мне нравится.

* * *

Из этого приключения Лира не вынесла ничего, кроме мысли, что, если играть в Жрецов, попадаешь в интересные места. Она вспомнила последний разговор с дядей и стала обследовать подземелье – потому что над землей располагалась лишь небольшая часть Колледжа. Словно огромный гриб, чья грибница пронизывает гектары и гектары земли, Иордан (теснимый на поверхности Колледжем Святого Михаила с одной стороны, Гавриила с другой и Университетской Библиотекой сзади) начал еще в Средние века расти под землю. Туннели и шахты, подвалы, погреба, лестницы настолько издырявили землю под самим Иорданом и на несколько сот метров вокруг, что воздуху там было чуть ли не больше, чем на поверхности; Иордан-колледж стоял на чем-то вроде каменной губки.

Лира вошла во вкус этих исследований, забросила свои горные угодья на крышах Колледжа и погрузилась с Роджером в подземный мир. Вместо игры в Жрецов началась охота за ними – где им еще прятаться от глаз людских, как не в преисподней?

И вот однажды они с Роджером добрались до крипты под Капеллой. Тут во все века хоронили Магистров, каждый в своем свинцовом гробу занимал отдельную нишу в каменных стенах. Снизу на каменных дощечках высечены были их имена:

Саймон Леклер, Магистр

1765–1789 Церебатон

Requiescat in расе

– Что это значит? – спросил Роджер.

– Первая часть – это его имя, а в конце – по-римски. Посередине – годы, когда он был Магистром. А еще одно имя – наверное, его деймон.

Они шли дальше под безмолвными сводами и читали надписи:

Фрэнсис Лайелл, Магистр

1748–1765 Зохариэль

Requiescat in расе

Игнатиус Коул, Магистр

1745–1748 Муска

Requiescat in расе

На каждом гробу, заметила Лира, была медная табличка с изображением какого-нибудь существа: где – василиска, где – красивой женщины, где – змеи, где – обезьяны. Она догадалась, что это изображение деймона покойного. Когда люди становятся взрослыми, их деймоны теряют способность меняться и принимают один, постоянный, вид.

– А в гробах-то скелеты! – прошептал Роджер.

– Истлевшая плоть, – шепотом отозвалась Лира. – А в глазницах копошатся черви и личинки.

– Тут и призраки, наверно, водятся, – сказал Роджер, поеживаясь от удовольствия.

За первой усыпальницей они нашли проход, вдоль которого тянулись каменные полки. Каждая полка была разделена на квадратные отсеки, и в каждом лежал череп.

Деймон Роджера поджал хвост, прижался к нему, дрожа, и тихо завыл.

– Тсс, – сказал Роджер.

Пантелеймона Лира не видела, но знала, что мотылек сидит у нее на плече и, наверное, тоже дрожит.

Она протянула руку и осторожно сняла с полки ближайший череп.

– Что ты делаешь? – сказал Роджер. – Их не положено трогать!

Не обратив внимания на его слова, Лира вертела череп в руках. Вдруг что-то выпало из дыры в основании черепа – выпало у нее между пальцев и упало на пол, и Лира от неожиданности чуть не уронила череп.

– Монета! – шаря по полу, сказал Роджер. – Может быть, клад!

Он поднес монету к свече, и оба уставились на нее изумленным взглядом. Это была не монета, а маленький бронзовый диск с грубо вырезанным изображением кошки.

– На гробах похожие, – сказала Лира. – Это его деймон. Наверняка.

– Положи лучше обратно, – с опаской сказал Роджер, и Лира перевернула череп, бросила диск в его вечное хранилище, после чего поставила череп на полку. В остальных черепах тоже оказались монеты с деймонами: прижизненный спутник покойного не расставался с ним и здесь.

– Как думаешь, кто они были, когда были живыми? – сказала Лира. – Ученые, наверно. Гробы только у Магистров. Ученых, наверно, было так много за столько веков, что места не хватит хоронить их целиком. Видно, отрезают головы и только их хранят. Все-таки это у них главная часть.

Жрецов они не нашли, но дел в катакомбах под Капеллой хватило им на несколько дней. Однажды Лира решила сыграть шутку с мертвыми Учеными, поменяв монеты в их черепах, так что они остались не со своими деймонами. Пантелеймон так разволновался при этом, что превратился в летучую мышь и стал носиться вверх и вниз с пронзительными криками, хлопая крыльями ее по лицу; но она не обращала внимания – уж очень удачная была шутка. Правда, позже за это пришлось поплатиться. Когда она спала в своей узкой комнатке наверху Двенадцатой Лестницы, к ней явилась ночная жуть, и, проснувшись с криком, она увидела возле кровати три фигуры в балахонах. Они показывали на нее костлявыми пальцами, а потом откинули капюшоны, обнажив кровавые пеньки на месте голов. И только когда Пантелеймон превратился в льва, они отступили и стали сливаться со стеной, так что вначале снаружи оставались только их руки целиком, потом ороговелые желто-серые кисти, потом дрожащие пальцы, и наконец ничего. С утра она первым делом бросилась в катакомбы, чтобы вернуть монеты с деймонами на свои места, и прошептала черепам: «Извините!»

Катакомбы были намного больше винных подвалов, но тоже не бесконечны. Когда Лира и Роджер исследовали каждый их уголок и выяснили, что Жрецов здесь не найти, они решили заняться другими местами – но при выходе из крипты замечены были Предстоятелем и приглашены в Капеллу.