Северное сияние - [24]

И главное: что же я нашел? Лишь уголок земли, где все обезумело и несется неведомо куда. Так что же мне ответить на его вопрос, что я тут делаю? Не верит, что ожидаю Ярослава. Не верит, что разбираюсь в лабораторном оборудовании. Его мысли устремлены в другую сторону, он исходит из иных принципов, у него своя бухгалтерия. А у меня своя. Или, может, мне ему сказать, что я приехал ради голубого шара в церкви? Может, это ему сказать?

Я встал и направился к двери. Уже взялся за ручку, когда за моей спиной раздался голос.

— И последнее, — сказал он. Я замер. — Уж коли вы вернулись, — сказал он. Я обернулся и попытался разглядеть его в столпе солнечного света. — Уж коли вы вернулись, что также не исключено, то пропишитесь — и дело с концом.

— Коли я вернулся, — повторил я и почувствовал, что меня будто током ударило, — что вы имеете в виду?

Он откинулся назад и, погрузившись в кресло, смотрел на меня так, будто знал обо мне больше меня самого.

— Очень простую вещь. Многие возвращаются. В этом нет ничего удивительного. На чужбине люди теряются, не находят себе места, и их неизвестно почему тянет назад. Меня не интересует, из какой вы семьи, из немецкой или из словенской, меня также не интересует, почему ваши родители уехали. Здесь у многих словенцев немецкие фамилии и, наоборот, у многих немцев словенские.

— Но я и не думал возвращаться, я здесь совершенно случайно. Я ожидаю… — Нет, он сумасшедший, мелькнуло у меня в голове, он ничего не понимает, этот полицейский рехнулся. Несомненно рехнулся!

— Знаю, знаю, что вы ожидаете, — прервал он меня. — Только встречаются и такие, которые и сами не подозревают, что вернулись. Или же, скажем, остановились, застряли, и ни туда ни сюда. Ни вперед — ни назад. Никуда. Поэтому послушайтесь моего совета: найдите себе работу, пропишитесь и бросьте это бесцельное блуждание. Весь город уже говорит о вас. Так дело не пойдет, поняли меня? Я не желаю нести ответственность, если с вами что-нибудь случится или вы сами что-нибудь натворите, понимаете?

Я кивнул.

— Примите решение, прежде чем ваш корабль начнет тонуть, ибо потом, ведь вы знаете, как все идет потом: das Schiff gingunter mit Mann und Maus[28].

И это я, человек, неплохо разбирающийся в психологии, антропологии, френологии[29], психиатрии, шизофрении, телепатии, просто в людях, в конце концов, и это я, человековед, который кое-что знает о том, как человек ведет себя по отношению к себе и окружающим, как он реагирует, как чувствует и как предчувствует, это я позволил морочить себе голову какому-то полицейскому болвану. Он будет мне рассказывать обо мне самом, будто мой добрый гений, или личный врач, или духовный отец, который знает и видит, что творится у меня в душе, а я буду молча слушать и по-дурацки кивать. И это меня учит жить такая канцелярская полицейская крыса, которая извлекает из своих бумаг сведения о людях, а потом болтает о том, насколько она этот человеческий материал изучила и видит его насквозь. Я никакой не фашист и не коммунист, никакой не шпион, не агитатор, не революционер и не заговорщик, не вор и не сводня, не спекулянт и не контрабандист, чтобы он имел право вот так разговаривать со мной. И тогда я наконец сделал то, что должен был сделать уже давно. Нажал на ручку и, не простившись, вышел, с силой грохнув дверью. Он что-то крикнул вслед, но я был уже на лестнице и, выбежав на улицу, подумал, что и в самом деле не знаю, вернулся я или не вернулся, случайно ли я сошел на этой железнодорожной станции или мог точно так же сойти в Триесте и потом нечто подобное происходило бы со мной и там. Ну уж нет! — подумал я. Как-никак я ожидаю Ярослава и сейчас вот пойду на почту и отправлю ему телеграмму. Барышня меня хорошо знает, мгновенно отстучит, а я стану ждать ответ.

31

По дороге с почтамта я столкнулся с инженером Франье Самсой. От этой встречи мне стало не по себе, однако я был настолько занят мыслями о беседе с гением сыска, который незадолго до этого обрабатывал меня, что как-то не обратил особого внимания на свои неприятные ощущения. Инженер Самса попытался сагитировать меня насчет русского вечера. Вся компания будет там. Русские песни, водка, потом танцы, джаз, прекрасная возможность для изучения загадочной русской души на примере эмигрантов. Мгновение я колебался, представляя, как переливается атласное шелковое платье Маргариты, купленное специально для этого вечера. Потом, отказавшись, поблагодарил инженера. Но он продолжал уговаривать, утверждая, что его супруге также будет очень приятно меня видеть. При этом глаза его как-то многозначительно вспыхнули. Неужели подозревает? Его Маргарита в короткой юбке соблазнительно закинет ногу на ногу, легкая ткань скользнет вверх по бедрам. Я с удовольствием навещу их в другой раз, но сегодня я действительно не могу, мне необходимо еще проштудировать новейшие публикации по телестезии. Он вылупил на меня глаза, потом с пониманием кивнул. Ага, телестезия, ваши антропологические увлечения, не так ли?

Нетаклинетакли?

Шли бы вы с вашим русским вечером и вашим мероприятием с джазом…

Я не пошел на их мероприятие, конечно же, не пошел. Наверняка встретил бы там того гения сыска с толстыми розовыми пальцами, который весь вечер вперял бы в меня свои ироничные полицейские глаза, уверенный, что они у него всевидящие. В этот вечер мне пришлось смотреть в другие глаза, в глаза Федятина. В душной винокурне старого города. Я уже заходил сюда, вскоре после своего приезда — или возвращения, неужели возвращения? Некая сила тащит меня туда, вниз, этого я не понимаю и никогда не смогу понять. Я остановился перед слабо освещенными мутными окнами. Будто к ногам были привязаны гири. Внутри было полно мужчин. За большим столом два толстяка гуляли, угощая шмарницей