Северное сияние - [20]

Шрифт
Интервал

На улице я с интересом осмотрел фасад того дома, который своими горящими высоко вверху окнами встретил меня в день приезда. Опять я почувствовал, что земля уходит из-под ног, и не только от грохота тяжелых вагонов, под которыми прогибаются рельсы, земля действительно содрогалась и плыла. Мне пришлось прислониться к стене вокзального здания недалеко от входа. И тут я увидел, что ко мне приближается человек в железнодорожной форме. Я собрал все силы, чтобы заставить себя оторваться от стены и пойти по улице. Стараясь идти ровно, я направился прямо в гостиницу, там запер за собой дверь номера, лег и натянул одеяло на голову. Лежал и думал о Марьетице, о том, как она забиралась с головой под одеяло, напуганная воем ветра. Я делаю то же самое, когда смещается некая невидимая ось, которая находится то ли внутри меня самого, то ли где-то глубоко в земных недрах.

25

Перед глазами неотвязно стоит картина Босха. Я не могу воссоздать ее во всей полноте, вижу только крохотные фигурки в глубине. Фигурки эти отпечатываются в моем сознании, назойливо преследуют. На первом плане творятся мерзости, однако главное, весь смысл произведения — в глубине картины. Впереди видны какие-то уродливые хари, богомерзкие мистерии, отвратительное действо, которое врывается в тебя насильственно и грубо, но тут же стирается из памяти. На заднем плане изображены странные отсветы, которые остаются в тебе навсегда. Они вырываются откуда-то из земли, из разверзшихся щелей, а между этими щелями и дальше — виселицы. Маленькие фигурки суетятся под ними и приставляют лестницы. Из полыхающих щелей, от этого подземного сияния веет неясной догадкой, и ты чувствуешь, что человечкам под виселицами хорошо видно, что творится там, внизу. Что за бездны открываются им и есть ли дно у этих бездн?

Постепенно я начинаю сознавать, что должен заглянуть в такую бездну — бездну своей памяти. Вход туда находится в этом городе, и я найду его. Помню, был луг, уклоном уходящий к реке, и шар в руках святого, прохлада и тишина церкви и мягкий свет, льющийся через ее высокие окна. Шар большой и голубой, а я маленький и надежно защищен теплом женских рук. Мои руки тянутся к мячику, а я никак не могу схватить его, ибо большой и строгий человек крепко держит его в своих руках. Когда я пытаюсь чем-то дополнить это воспоминание, то ощущаю лишь беспомощность разума, неспособного что-либо возродить. Разум здесь настолько бессилен, что кажется, будто рушатся все связи и отношения, все мне представляется одновременно близким и далеким, происходящим в прошлом и в настоящем. Разум так беспомощен в осознании подобных вещей, что меня охватывает чувство неизвестности и тревоги, переходящее в настоящую физическую слабость, так что каждый раз я должен найти опору и сконцентрироваться на чем-то близком. Иначе меня затягивает головокружительная стремнина, из которой мне не выплыть, иначе я падаю в неведомую бездну, которая зияет на дне моей памяти. Если сердце человеческое не превратится в сердце малого ребенка, не будет ему пути в Царство Божие, сказал Иисус Христос.

Может быть, в той церкви я услышу трепетание детского сердца? Когда-то я чувствовал быстрые удары взволнованного сердечка и смотрел на мир детскими глазами.

Возможно, в той церкви я на мгновение вырвусь из хаоса, который со всех сторон подступает к ее стенам и разрушает их камень.

26

Утро. Комната в полнейшем беспорядке. Маргарита ушла часа два назад. Ушла, оставив за собой пустоту, и теперь комната кажется мне огромным пространством, в котором раздается безжалостный стук падающих на медь умывальника капель, громким эхом отдающийся между стен. Она пришла в два часа ночи. Я с трудом проснулся. Нетерпеливо стучала. В дверях припала ко мне с такой силой, что я за нее испугался. Любимый мой, любимый мой, бормотала как помешанная. Потом села на постель, ее всю трясло. Я подумал, что случилось что-то страшное. Неуклюжими ласками попытался ее успокоить. Выключи свет, сказала она. Разделась. Под одеялом прижалась ко мне. Тут мне хорошо, шептала она, тут мне тепло. — Тебя кто-нибудь видел? — спросил я. Закрыла мне рот ладонью. Ничего не говори, прошептала, ничего.

Утром снова обнимала меня и отчаянно прижималась, будто не хотела никогда со мной расставаться.

Что-то произошло между нами, чего нельзя поправить. Назад пути нет.

И себя я не узнаю. Эта комната так велика и пуста с тех пор, как она ее покинула.

Надо уезжать. Убираться отсюда прочь.

Оставила мне записку. Мы встретились в Магдаленском парке. Я проводил ее в Приют школьных сестер. Ее Женское общество оказывает им благотворительную помощь. Я подождал на Державном мосту. Потом мы бродили по берегу реки. Она рассказала, что на кухне в приюте повариха говорила, какие свеженькие мозги привезли сегодня. Только утром достали. При взгляде на гигантскую кучу мозгов Маргарите стало плохо. Если бы она знала, как их добывают, ей бы стало еще хуже. Кувалдой разбивают голову теленку, мозги вытаскивают и выбирают из них мелкие осколки костей. Это вполне подходящее занятие для того офицера. Я рассказал ей о своей встрече, осторожно подбирая слова. Помнил, как побледнела Маргарита во время моего рассказа о Еве Ц., когда я живописал, как ей осматривали ротовую полость, а затем доскональнейшим образом обследовали влагалище, подозревая, что перед началом медиумического сеанса она что-то там прячет, и потому всякий раз перед экспериментом подвергали немилосердному насильственному осмотру.


Еще от автора Драго Янчар
Этой ночью я ее видел

Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.


Катарина, павлин и иезуит

Прозаик, драматург и эссеист Драго Янчар – центральная личность современной словенской литературы, самый переводимый словенский автор. Его книги вышли более чем на двадцати языках. Русскому читателю известны его романы «Галерник» (1982) и «Северное сияние» (1990).Действие романа «Катарина, павлин и иезуит» (2000) разворачивается в период Семилетней войны (1756–1763), в которую было втянуто большинство европейских стран. Главная героиня романа Катарина, устав от бессмысленности и бесперспективности своей жизни, от десятилетнего безответного увлечения блестящим австрийским офицером Виндишем, которому опадала прозвище «павлин», отправляется со словенскими паломниками в Кёльн к Золотой раке с мощами Святых Волхвов.


Рекомендуем почитать
Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.