Северное сияние ее глаз - [3]

Громкий, резкий гудок прозвучал слишком поздно. А, может, и не поздно, но я уже ничего не мог сообразить. Я стал кроликом, выскочившим на оживленную трассу и впавшим в ступор при виде железного чудовища.

Меня ударило в бок, подбросило вверх, швырнуло в сторону. Дыхание сперло. В горло натолкали морозного воздуха. Перед глазами вспыхнули яркие огни (не северное ли сияние, нет?). И, кажется, я летел целую вечность. Я успел почувствовать, как соскальзывает с плеча лямка рюкзака, и я становлюсь в тысячи, нет, в миллионы раз легче. Мир замер вокруг. И только я оставался в движении. Я летел, и летел, и летел.

А затем все кончилось.

3.

Сны ведут меня на север. В холод. В туман. В снег.

Снится, как я иду по широкой дороге. И под ногами серый асфальт, покрытый тонкой коркой льда. По обочинам — рыжие кустики, похожие на куски ржавчины. Позади — туман. Впереди, впрочем, тоже туман. Утро. И я чувствую, что холод пробирает до костей, а дрожащий бледный свет греет веки. И изо рта идет пар. А я иду по дороге, засунув руки в карманы, опустив голову, разглядывая трещинки на асфальте. Иду к своей мечте. Боюсь поднять глаза, потому что думаю, что свет снова сожжет меня. Как это происходит в любом моем сне. Каждый день. Свет сжигает меня.

Я поднимаю глаза всего лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы увидеть очертания города сквозь туман. Города, который находится на самом краю света. Там, где заканчивается материк. Пешком до него еще идти и идти, и уж не знаю, удастся мне когда-нибудь добраться хотя бы до пригорода. Но это во сне. А в реальной жизни все еще сложнее.

Я иду, отмеривая шаги, мурлыкаю под нос песню.

Моя мечта все ближе. Вон город. А в нем "Северное сияние". А в "Северном сиянии" второй справа столик. И когда я зайду туда, почувствую запах свежих булочек, запах кофе, запах пиццы и хороших женских духов, когда подойду к столику и увижу девушку, сидящую перед ноутбуком, вот тогда я пойму, что не сплю.

Но сейчас я просыпаюсь.

ОНА.

1.

Внутренний голос говорил ей: "Займись самоанализом". И еще: "Посмотри на себя в зеркало и подумай, кто ты есть на самом деле". А когда она просыпалась по ночам и долго смотрела на отсвет уличных фонарей на синих обоях, он шептал: "Да, это депрессия. Признай, наконец. Попробуй бороться с ней. Попробуй пересилить себя".

Но она или не слышала или не хотела слышать.

Может быть, она боялась зеркал. Внутренний голос появлялся, когда она видела свое отражение.

Она умывалась, а он шептал: "Открой глаза, красавица. Признай себе, что в жизни все хорошо. А проблемы у тебя в голове. В твоей красивой головушке".

Она спускалась по лестнице, ловила отражение в стекле, а голос говорил ей: "Завари себе кофе, выкури сигарету. Подумай о своей жизни. Подумай".

Она садилась в такси, чтобы доехать до работы. И она видела свое отражение в окне, и тогда голос мягко, но настойчиво требовал: "Уйми свой гнев и свое горе. Признай, что вы оба были неправы. Отпусти его. Прости его. Забудь его".

И когда она заходила в свой рабочий кабинет, включала свет и отворачивалась от зеркала, что занимало почти всю левую стену, голос врывался, чтобы панически выкрикнуть: "Начни жизнь с нуля! Начни!".

И потом он унимался до ночи и лишь периодически бубнил что-то едва слышно в самом уголке сознания…

— Кать?..

Сегодняшний день был ни лучше, но и не хуже предыдущих. Обычный зимний рабочий день. Из тех дней, которые мгновенно улетучиваются из памяти, стоит ночью коснуться головой подушки и закрыть глаза.

Она надеялась сегодня сходить к знакомой парикмахерше, выпить с ней немного вина, поболтать о жизни. А потом, может быть, заглянуть в кинотеатр или, чем черт не шутит, в какой-нибудь ночной клуб. В кинотеатре не была тысячу лет. А в ночном клубе и того больше.

Специально захватила косметичку, чтобы вечером привести себя в порядок. Если уж собираешься расслабиться, то нужно подходить к этому со всей серьезностью. Так учили подруги. А они совсем не глупые. Совсем.

— Кать? Ты слушаешь меня?..

Витя склонил голову на бок, поправил очки и улыбнулся.

— Опять витаешь в облаках с алмазами? Тебя следовало бы назвать Люси, а не Катериной, — сказал он.

Для подчиненных он звался не иначе как Виктор Андреевич, а для незнакомых людей еще и с приставкой: начальник областной больницы. Но Катя знала его столько лет, что он сначала превратился в Виктора, а затем и вовсе в Витю. Особенно после тех неразборчивых поцелуев на корпоративке два года назад. Она мало что помнила (да и он, судя по всему, тоже), но отношения как-то сразу перешли в более дружественную фазу.

— Повторяю, — сказал Витя, — больше повторять не буду, учти!

В его кабинете пахло лимоном.

— На тебе три пациента, — сказал Витя, — двоих ты знаешь, один новенький. Первый — это Павел Хрусталев. Шесть лет мальчугану. Снова начал болтать во сне. Причем непрерывно. Родители в шоке.

Витя положил тонкую папку розового цвета на край стола. Катя стояла у окна, разглядывая город с высоты пятого этажа. Город засыпало снегом. Февральские морозы, как правило, самые крепкие.

— Нам удалось предотвратить его разговоры на два месяца, — сказала она.