Северная Корона. Против ветра - [5]

В который раз позвонил Крис.

– Слушай, Юлька, группа Стаса через пару дней выступать в клубе будет, – сообщил хипстер. Их общение со Стасом превратилось в крепкую дружбу. К тому же Крис соизволил написать ему несколько песен. Время от времени Крис тащил Юльку к Стасу, и они вдвоем начинали уговаривать талантливую девушку сыграть вместе с ними на синтезаторе. Юля тогда начинала жутко беситься, потому что тогда остро ощущала жизненность известной поговорки: «Хочется, да колется».

– И что? – спросила она сухо.

– У них проблемы с клавишником, – вздохнул Крис.

Мистика – но проблемы с клавишниками были стабильно постоянными. Музыканты, играющие на синтезаторе, сменяли друг друга один за одним. Кто-то не мог прижиться в группе, кто-то не хотел долго репетировать, а кто-то просто переходил в другие музыкальные коллективы. У предпоследнего неожиданно забеременела девчонка, и тот бросил все – и хобби, и универ, и пошел работать на фирму к отцу, чтобы обеспечивать ребенка. Последний клавишник неожиданно, без объяснений, покинул коллектив Стаса перед важным выступлением на местном рок-фесте, подставив всю группу.

– Не ново, – отозвалась Юля скучающим тоном. – У вас всегда эти проблемы. И мой ответ – нет.

– Что нет? – заорал громко и возмущенно Крис – так, что даже сидящая в соседнем кресле Марта это услышала. – Ты ничего не знаешь, и уже неткаешь! Я от тебя в афиге!

– Я знаю, что ты хочешь, – перебила эмоционального друга Юля, развалившись в кресле и заложив ногу на ногу. И оказалась права.

– Всего лишь один концертик, Юлька. Замени клавишника. Через два дня выступление!

– Ты играть умеешь, сам и заменяй, – лениво потянувшись, сообщила другу Крестова.

– Ну, ты и сволочь, – восхитился Крис. – Ты же знаешь, что я с отцом через два дня буду на закрытии «Штрихов».

Одним из двух человек, которых хипстер искренне боялся, был его собственный отец – не кто иной, как сам Иван Савельевич, дирижер и друг Юлиного отца. Криса он воспитывал один, с помощью своей матушки, старенькой, но крайне грозной женщины, некогда оперной певицы. Бабушка была вторым человеком, которого парень не смел ослушаться. Дома, при родственниках, он был образцовым мальчиком, пьянеющим от конфет с ликером и слушающим только классику и размышляющим о высоком. И если отец сказал Крису, что тот будет с ним до самого закрытия, а после пойдет на торжественный банкет, на котором соберется множество деятелей искусства, то будет так, и никак иначе.

– А я что, там не буду? – фыркнула Юля. Она собиралась выступать на фестивале, как и Марта. И обе они должны были играть в одном и том же зале филармонии и в один и тот же день – в последний, третий. Только Марта – с оркестром, а Юля – сольно.

– Я пробил у бати инфу – ты будешь до часов семи, а потом освободишься, – изрек Крис. – Выступление-то только в десять. Успеешь. Да и репетировать тебе почти не надо, ты же талантливая, – льстиво заметил он, – ноты посмотришь, чуток послушаешь и…

– Нет, Крис, – отказалась вновь Юля. – Попроси кого-нибудь другого. – Я – пас. – И девушка отключилась под внимательным взором любопытной и скучающей Марты.

Спустя полчаса трое встречающих внимательно вглядывались в толпу прилетевших из Лондона, силясь отыскать там пианиста. Марта, как смогла, так описала пианиста:

– Высокий, темноволосый, темноглазый, скорее худой, чем плотный или накачанный. Очень симпатичный, улыбчивый, – тут Карлова осеклась под заинтересованным взглядом сестры, которой показалось, что о госте Марта говорит с излишней эмоциональностью.

«Нравится он ей, что ли?», – подумала про себя Юля.

– Отлично! – воссиял Викентий Порфирьевич. – Будем ждать его! – И он высоко, как только мог, поднял табличку с именем вверх.

Однако никакого Феликса к ним все так и не подходило, хотя поток прибывших из Лондона почти иссяк. Марта, вглядывающаяся в бурлящую толпу людей, в которой то и дело раздавались радостные возгласы и громкие слова приветствия, нервничала все больше и больше. Пианист так и не появился.

– Или мы его не увидели, или он нас, – попробовал себя в роли капитана Очевидности Викентий Порфирьевич. – Давайте-ка поступим так, госпожи мои студентки. Я останусь тут с плакатом, а вы походите и поищите его, раз ты, Марта, знаешь, как этот Грей выглядит. Нам без него никак нельзя уехать.

Девушкам пришлось повиноваться. Правда, Юля отделилась от отдавшей букет преподавателю Марты и для увеличения эффективности поисков пошла в противоположную от сестры сторону, написав на большом листе бумаги, который был у нее с собой, в рюкзаке, фамилию и имя гостя фестиваля.

Марта, фыркнув в спину сестры, минут пятнадцать или больше бегала по чересчур шумному залу прибытия международного терминала и даже по улице, выглядывая знакомую фигуру Феликса, однако поиски ее не увенчались успехом.

«Возможно, у него возникли накладки с регистрацией или с получением багажа, и он только сейчас вышел в зал прилета», – промелькнуло у Карловой в голове, и она поспешно решила вернуться к Викентию Порфирьевичу. Не без труда разыскав уважаемого профессора, девушка чуть не подпрыгнула от радости: стоял пожилой мужчина не один, а в компании с высоким стройным молодым человеком в черных зауженных джинсах и в светло-серой кофте с длинными рукавами. Рядом с ним высилась большая дорожная сумка. Поскольку что-то торжественно вещающий Викентий Порфирьевич стоял к ней полубоком, а Феликс – спиной, Марта и не заподозрила неладное. Только подумала, что, кажется, ее друг с их последней встречи еще, кажется, вырос, да размах его плеч стал как-то шире. А еще отметила – стиль одежды совершенно не похож на феликсовский: пианист всегда предпочитал классику: брюки, пуловеры и рубашки, нежели молодежные стильные вещи, да и капюшон на голову никогда не натягивал, но, может быть, вкусы его поменялись?