«Север» выходит на связь - [35]

Вероятно, фронт самолет уже перемахнул, но то, что произошло это так незаметно, вовсе не говорило о легкости работы пилота. Скорее — о его мастерстве и мужестве. Кто знает, сколько раз был он в простенькой аэроклубовской машине на краю гибели, пока наловчился летать вот так — над самыми верхушками деревьев, избегая зенитных батарей и заградительных стай истребителей-ночников.

«Нет, и вправду молодцы партизанские летчики, смелые ребята», — снова подумал Стромилов и удивился, что раньше совсем не брал в расчет беззащитно-опасного отрезка воздушного пути во вражеский тыл, когда проверял подготовку радистов к вылету на задание. Казалось, их работа начинается с того момента, когда надо проверить, прочно ли увязаны сумки с рацией, выбраться на крыло, взяться за вытяжное кольцо парашюта… А на самом деле задание начинается вот с такого настороженного сидения в кабине, обтянутой тонким перкалем, с ожидания. Проверки себя. И еще — острой, мгновенно пробуждающейся веры в боевого товарища. Этот товарищ — пилот, везущий тебя в ночном небе.

Стромилов подумал так и отчетливо представил на своем месте паренька или девушку — из тех, кого готовили в радисты в землянках-классах Лесной школы. Сколько их было за два года войны! И все равно с каждым — все сначала, все вновь, особенно. Добровольческое заявление, даже самое слезное, по существу, не в счет. У каждого заявление такое, что отказать невозможно. Но все ли знают, на что идут? Все ли обладают тем гигантским запасом физических и духовных сил, какие нужны разведчику? Их учили владеть автоматом и пистолетом, прыгать с парашютом, безошибочно шифровать донесения. Но самое важное, конечно, радиодело, маленький «Север», который с момента зачисления в школу становился главной заботой курсанта.

Хорошо, когда в школу попадали солдаты или матросы из радистов, коротковолновики-любители. Их Стромилов вместе со старшим лейтенантом Ефимом Безманом и другими инструкторами Лесной школы без устали искал в списках резервных частей. Такого проверь да потренируй, да объясни тонкости пользования «Севером» — вот и вся наука. Только не просто найти бывалого радиста, даже если у тебя и привилегия на выбор, право рыться в строевых записках. Нужны ведь специалисты и в полки, батальоны, на корабли, в авиацию. Ты сам понимаешь — нужны. Оттого и получалось, что землянку-класс при каждом новом наборе заполняли больше мальчишки и девчонки — вчерашние школьники, комсомольцы.

В школе — диктант, в школе — алгебра, в школе радиоделу не учат. Вот и начинай с азов, с самой малости: «Электрическое поле, ребята, это… А магнитное… Колебания… Маятник часовой представьте… Так… А радиоволны — это…» И не для общего образования, не для радистской эрудиции, а чтобы ясно представляли себе работу рации, хорошо разбирались в ее принципиальной и монтажной схеме. Сломается «Северок» — в лесу ремонтных мастерских не найдешь, сам чини, определи, почему передатчик, скажем, работает, а приемник молчит.

Инструкторы Лесной школы плакаты рисовали, без устали мелом черные доски исчерчивали. Четыре месяца каких-то на весь «университет», а та вон, с косичками, на заднем столе, хоть убей, не поймет, как лампа работает электронная, а тому парню, что с краю, длиннющему, хоть плачь, не даются радиосхемы.

Но самое трудное наступало, когда зуммер в классе пищал, когда уроки морзянки начинались — по десять, по двенадцать часов в день.

Стромилову нравилось упрямое спокойствие Безмана. С таким характером глухого в радисты-слухачи выведешь. «Вы слушайте, — не уставал твердить инструктор, — слушайте, товарищи курсанты, это ж музыка, не старайтесь точки и тире записывать на бумаге, сразу переводите их в буквы и цифры».

Кто-то из инструкторов придумал словесные подобия, звуковые образы для некоторых знаков. Чтобы лучше запомнилась, допустим, двойка, ведущий занятие напевал: «Я на го-ор-ку-у шла-а». И когда он спрашивал, из скольких точек и тире состоит «пропетая» цифра, курсантская группа хором отвечала: «Из двух точек и трех тире».

Семерке соответствовало: «Да-а-й, да-а-ай по-ку-рить». Буква «ф» звучала как «те-тя Ка-а-тя». Смешно, но сразу запоминалось. Да и не уставали ребята после таких уроков. После — в классах, в столовой — долго слышались их звонкие голоса, распевавшие эти «песенки».

И зуммер пищит и пищит, час за часом. А потом, на какой-то там день, та, с косичками, с заднего стола, подскочит и радостно, прижимая ладонями наушники, вскрикнет: «Ой, товарищи, и вправду музыка, чистая музыка!»

Значит, все, значит, одной радисткой станет больше. Если, разумеется, дальше учить. Без устали, спокойно и упрямо, как Безман. Дальше — это скорость приема и передачи на ключе надо наращивать, и осторожно, чтобы не сбить, не скомкать в кашу беспорядочного писка приобретенный ранее навык. И чтобы поняли курсанты: их не для соревнований готовят. Скорость передачи — это тоже оружие разведчика, в эфире его караулят, целятся радиопеленгаторами, вот и успей проскочить, пока не легли на карты смертельными трассами абверовские засечки и в их пересечении ты, радист. Скорость — это оружие, потому что твоего сообщения могут ждать сутки, недели, и от него будет многое, очень многое зависеть. Скорость — это оружие, потому что не в классе, не здесь тебе, радисту-разведчику, работать, а где-нибудь в лесу, в заброшенном сарае, на чердаке. Нечего рассиживаться, отстучи свое и сматывайся, потому что через полчаса нагрянет облава, и тогда не укоризненные слова инструктора услышишь, а «Хенде хох!» и шмайсер нацелится на тебя…