«Север» выходит на связь - [37]

И то ли от недостатка зрительных впечатлений в ночном полете, то ли от того, что самолет с каждой минутой уносил его все дальше от Ленинграда, от привычных дел, от товарищей по работе, блокаде, войне, он вдруг, будто бы на киноэкране, увидел двухэтажный, красного кирпича особнячок на Старопарголовском проспекте.

Особнячок мало выделялся среди соседних домов. Ограда ли тому причиной — густая, чугунная, деревья ли за ней, но прохожий вряд ли бы вывел по наружности кирпичного фасада, что за ним происходит. Разве что антенны над железной кровлей да землянки во дворе укажут, что тут не жильцы, а солдаты хозяйничают. Укажут — и что? Мало ли во фронтовом Ленинграде войсковых частей!

Стромилова радовала неприметность дома на Старопарголовском, он всякий раз, приходя сюда, отмечал это с удовольствием и чуть замедлял шаг возле ворот, взглядом ощупывая антенные канатики, перечеркивающие то чистую небесную синь, то низкие, хмурые облака, — смотря по погоде. И всегда спрашивал себя: что там идет сейчас через них — через антенны?

То, что партизанские отряды имеют радиостанции, — еще не радость. Не скажешь: вот вам и связь. Связь-то требовалась не какая-нибудь, а надежная, когда сигналы, посылаемые издалека «Северами», хорошо слышны и разборчивы. А «Север» имеет, в сущности, микроскопическую мощность даже при свежих батареях. К тому же следовало учитывать, что радистам часто приходится работать с низко расположенными антеннами, из леса, из помещений, отчего уровень сигналов, принимаемых на узле, еще более снижался.

Вот и крутились, решали тогда, в 41-м, когда начинали, как обойти все эти сложности. В первую очередь надо было расположить радиоузел в районе города, где слабее всего индустриальные помехи, а приемники — собственные, радиоузловские — отдалить на достаточное расстояние от своих же передатчиков. Позаботились, чтобы и агрегаты зарядки аккумуляторов, другое оборудование также не стали бы источником помех. Известный выигрыш в уровне принимаемых сигналов дали простые направленные антенны, ориентированные на корреспондентов радиоузла — находящихся во вражеском тылу радистов. Ну и, конечно, прием вели на чувствительные и избирательные профессиональные приемники…

Если погода была теплая, во дворе особнячка тянуло махоркой. На скамейках, «покоем» стоящих возле врытой в землю бочки с водой, сидели свободные от вахты радисты, покуривали. Стромилов тоже обычно присаживался, спрашивал у старшины Вошанова или еще у кого: «Ну, как?»

Вопрос этот встречал один и тот же ответ: «Порядок», но для вопрошающего Стромилова имел разное содержание, которого собеседники, конечно, не могли уловить. Если приходил он на радиоузел, только что вернувшись из Лесной школы, еще полный ее заботами, то от радистов, дежуривших на узле, ему хотелось узнать, как ведут себя в тылу бывшие курсанты, как держат связь; если же шел с завода, еще чувствуя себя военпредом, то интересовался техникой, как, мол, она работает, а если путь держал из партизанского штаба или мироновского отдела, то в вопросе его главным было качество работы самого узла и радистов, на короткое время собравшихся в курилке или продолжавших дежурство.

Подбор людей, которым предстояло держать связь с «Северами», Миронов и Шатунов, начальник отдела связи Ленинградского штаба партизанского движения, считали делом первостепенной важности. И были абсолютно правы. Лишь виртуозы способны обнаружить далекого корреспондента на фоне порой сильнейших атмосферных помех. И не только обнаружить, но и принять от него на хорошей скорости информацию, подтвердить прием, да еще провести сеанс связи в минимальное время, памятуя, что «Север», с которым шел разговор, питается не от сети, не от передвижной электростанции, а от быстро истощающихся сухих батарей и запас их у радиста-разведчика невелик, а трудности его пополнения громадны. И таких сеансов надо провести восемь-десять за утомительную шестичасовую вахту. Поэтому-то на радиоузел отбирали лучших из лучших, и, прежде чем принять окончательное решение, им устраивали жесткий практический экзамен.

Только и виртуозом узловому радисту быть мало, надо еще характер иметь ласковый, что ли, выдержку, настойчивость.

Сколько раз, бывало, кончит паренек Лесную школу превосходно, а начнет первый самостоятельный сеанс связи и разволнуется, вместо приветствия жаргоном отобьет «GB» — «до свидания». Тут вот и требуется доброе напутствие с узла, поправка короткая, что-де рано еще прощаться.

Или, скажем, спешит разведчик, комкает сигналы. Если радист на узле пойдет у него на поводу, так сеанс и вовсе может не состояться, не разберут потом ничего шифровальщики. Вот и выстукивали не торопясь, подавая пример: «работай медленнее». И тот, за линией фронта, глядишь, успокаивается, в себя приходит, приятного тона сигналы «Севера» идут дальше ровно, будто парень или девушка в землянке-классе Лесной школы тренируется.

Так вот, с помощью работавших на узле, партизаны-радисты росли профессионально от сеанса к сеансу.

А возвратятся в Ленинград на побывку, первый же вопрос: «Кто со мной работал?» Раньше-то ведь не знали ни в лицо, ни по фамилии. Узловой радист — и все. Встреч искали, и уж если найдут, обязательно расцелуют нового друга боевого. «Эх, кабы не дисциплина, — скажет радист, — я бы оттуда, из немецкого тыла, открытым текстом благодарность послал. Не понять вам здесь, в Ленинграде, что для нас олимпийское спокойствие на узле означает. Спокойствие и еще советы. С волной возишься, возишься, не подберешь, а вы тотчас и укажете наиболее выгодную, и хорошо сеанс пройдет, а потом уж и сам маракуешь, учишься, ума набираешься…»