Севастопольский бронепоезд - [49]

Долго стояли мы в скорбном молчании возле погибших товарищей. Не верилось, что навсегда ушел от нас Борис Зорин, бесстрашный разведчик, умница и весельчак.

Сколько раз приходилось ему бывать в разведке, под огнем! Со своими ребятами он обшарил весь передний край. Там ни одна пуля не задела. А здесь, в тылу, на тебе…

Три дня назад Борису исполнилось двадцать лет. Его поздравляли товарищи, прочили сто лет жизни, Дядя Миша Силин в честь такого торжества испек большой пирог и поднес имениннику.

Дорого обошлась нам беспечность. Это был горький урок. После этого случая мы уже никогда не отдыхали на открытом месте.

Погибших похоронили неподалеку от входа в Троицкий тоннель. Были речи, был прощальный салют. А потом бронепоезд устремился к вражеским позициям.

Сокрушительными залпами по врагу воздавали железняковцы последние почести боевым товарищам, мстили за их гибель…

Бои под Севастополем принимали все более ожесточенный характер. Гитлеровцы не считались с потерями, стремясь любой ценой выполнить приказ своего бесноватого фюрера и захватить черноморскую твердыню. На станцию Дуванкой один за другим подходили немецкие эшелоны с солдатами, артиллерией и танками. Вновь прибывшие завоеватели, одурманенные пропагандой и шнапсом, с ходу бросались в бой.

Наши разведчики находили у убитых солдат и офицеров хвастливые письма и телеграммы, которые они собирались посылать домой, в Германию.

«Мы подошли совсем близко к Севастополю. Уже видны его дома. К ночи мы будем в городе», — писал один.

«Видел в бинокль Севастополь, завтра, в канун нового года, будем там», — хвастался другой.

— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — говорили железняковцы в ответ на подобные письма. [145]

Наш бронепоезд в эти дни действовал на участке 345-й стрелковой дивизии. Это был один из решающих участков обороны. Дивизия должна была во что бы то ни стало удержать Мекензиевы горы. Если бы гитлеровцам удалось прорвать позиции дивизии и выйти к Северной бухте, падение Севастополя было бы неминуемо.

Это отлично понимало и вражеское командование. На рассвете 31 декабря противник обрушил на дивизию огонь сотен орудий и минометов. Вслед за этим началась атака. Я в ту пору, не мог, конечно, видеть всей картины боя и, чтобы дать представление об обстановке на Мекензиевых горах, воспользуюсь воспоминаниями начальника штаба 345-й стрелковой дивизии полковника И. Ф. Хомича:

«Буквально лавина снарядов и мин, больших и малых калибров, налетела на нас, взрыхляя землю, перемешивая черный грунт со снегом. Позиции скоро покрылись воронками, окопы сравнялись с землей, в воздух летело все: камни, колья проволочных заграждений, разбитое оружие, повозки…

В десятом часу утра враг перешел в атаку по всему фронту. Впереди шли танки, за ними тысячи гитлеровцев. Наша артиллерия поставила завесу и заградительные огни, отделив танки от пехоты. Во многих пунктах танки взорвались на минных полях и были подбиты пушками части подполковника Веденеева, но несколько десятков машин пробилось и стало утюжить наши позиции. Немецкая пехота ворвалась в окопы.

В бой мы ввели батальонные, а в двух полках и полковые резервы, однако положения они не восстановили: в центре, на стыке двух полков, образовался глубокий прорыв, оборона рухнула и подалась назад… В этот, один из труднейших, момент памятного дня нас крепко поддержала артиллерия. В направлении станции Мекензиевы горы был введен последний резерв дивизии, из тоннеля вышел бронепоезд с моряками и ударил по врагу, а орудия кораблей Черноморского флота открыли губительный огонь по артиллерии и свежим колоннам противника.

Так мощно прозвучал этот массированный удар, так обрадовала четкость взаимодействия, что все мы [146] ободрились. Не сговариваясь — некогда было, — но всё почувствовали: вот он, близок тот заветный перелом в бою, после которого много еще будет труда и крови, а все-таки ясно, что враг в затруднении, и всякий сколько-нибудь опытный боец отлично это понимает».

С бронепоезда мы видели только небольшой участок фронта. Но это был как раз тот участок, где наши пехотинцы отходили под натиском численно превосходящего врага. Разгоряченные боем гитлеровцы во весь рост шли вдоль железнодорожного полотна, и их густые цепи оказались хорошей мишенью для наших пулеметчиков и артиллеристов. Вражеские солдаты и офицеры заметались в поисках укрытий, а затем кинулись прочь от железной дороги, оставляя на снегу десятки убитых и раненых.

Ободренные мощной поддержкой бронепоезда, наши пехотинцы перешли в контратаку и отбросили немцев на исходные позиции.

После одиннадцати часов гитлеровцы под прикрытием дымовой завесы вновь поднялись в атаку. Она длилась около часа. И снова в самый решающий момент боя бронепоезд «Железняков» ринулся на врага.

«Как ненавидели этот бронепоезд немцы, и сколько добрых, полных благодарности слов говорилось в его адрес нашими бойцами и командирами, — писал впоследствии полковник И. Ф. Хомич. — На бронепоезде работали моряки. Отвага черноморцев давно вошла в поговорки. Бронепоезд и в самом деле налетал на противника и вел огонь с такой стремительной неожиданностью, словно бегал не по рельсам, а прямо по неровной земле полуострова».