Севастопольский бронепоезд - [4]

Я рассказывал и рассказывал, и все, кто был в вагоне, жадно слушали, стараясь не пропустить ни одного слова. Я говорил о том, как мужество и хладнокровие комиссара Порозова помогли спасти нескольких бойцов, как сначала парторг, а затем и я по узкому проходу между рельсами и платформой пробирались в каземат и вытаскивали оттуда задохнувшихся товарищей, а фельдшер Саша Нечаев приводил их в чувство…

За окном вагона уже замелькали уютные домики Корабельной стороны, засверкали водной гладью бухты со стоящими в них кораблями, запестрели пляжи сотнями купающихся людей, а я все не мог освободиться от нахлынувших воспоминаний.

Когда я кончил рассказывать, поезд подходил к перрону севастопольского вокзала. Мимо нас торопливо проходили к выходу пассажиры, а мои спутники, соседи по купе, даже не двинулись с места. Видно было, что рассказ о севастопольском бронепоезде глубоко взволновал их, затронул какие-то невидимые струнки в их душах. Куда исчезла веселая беззаботность: сидели тихо, сосредоточенно, глубоко задумавшись.

— И это был конец бронепоезда? — прервал, наконец, молчание паренек с золотистым пушком над губой.

— Нет, ребята…

Враги считали тогда, что уничтожили бронепоезд. Но он жил. Ведь второй выход из тоннеля был свободен. Командир приказал приготовить к бою оставшуюся невредимой бронеплощадку. И когда бронепоезд вышел из тоннеля и снова заговорили его орудия и минометы, фашистов обуял суеверный страх: ведь бронепоезд засыпали землей, разбомбили, раздавили, а он по-прежнему жил, действовал, наносил удары.

В тот день мы произвели еще три огневых налета, выпустили по врагу более четырехсот снарядов и мин…

Моим спутникам так и не удалось дослушать до конца рассказ о судьбе бронепоезда: проводник напомнил, что пора освободить вагон. На перроне студенты снова окружили меня и капитана. Расспросам не было конца, и мне пришлось признаться, что я пишу книгу о своих боевых побратимах, в которой постараюсь ответить на все вопросы.

И вот эта книга готова. Отдаю ее на суд читателей. Буду рад, если она попадет в руки моих юных соседей по вагону и они вспомнят пожилого мичмана. Им, юношам и девушкам нашей страны, я и посвящаю свой труд.

Глава I. Штыки Одессы

У каждого человека начало войны связано с каким-то своим, памятным событием. Может быть, это покажется странным, но у меня вместе с воспоминаниями о первых военных днях всегда всплывают в памяти соловьиные песни.

Я служил под Одессой на 39-й береговой батарее.

В тот день футбольная команда нашего дивизиона поехала в Очаковский гарнизон. Утром, пока еще солнце не было так высоко, состоялась товарищеская встреча. Зенитчики второго отдельного дивизиона играли напористо, и мы проиграли. Особенно здорово вел мяч правый нападающий: он ухитрился забить нам три гола. Меня это очень огорчило, потому что до этого наша команда почти всегда побеждала.

Хозяева угостили нас хорошим обедом. Я сидел за одним столом с правым нападающим и не очень дружелюбно посматривал на него. Он, конечно, заметил это.

— Ну что, переживаешь, друг? — улыбнулся он. — Давай знакомиться: меня зовут Василий Терещенко. Противника надо знать. [11]

И сразу же как-то расположил к себе.

После обеда мы ходили по берегу лимана, участвовали в соревнованиях на стадионе и, можно сказать, подружились. Интересный он парень: жизнерадостный, веселый, но не легкомысленный, очень рассудительный. Познакомил меня со своими друзьями с соседних батарей: Борисом Малаховым, Владимиром Новиковым, Михаилом Сергиенко. Все они земляки, ровесники, призывались вместе в Пятихатском военкомате. Я даже позавидовал такому землячеству: у меня на батарее был только один близкий товарищ из родного города — Саша Мозжухин.

Мимо нас прошли два офицера. Один из них — молодой, красивый, черноволосый — для девушек прямо загляденье.

— Наш лейтенант, командир огневого взвода Кочетов, — сказал с уважением Василий, — Только что училище окончил, но боевой парень. А это Буценко, с пятнадцатой батареи. Друзья — водой не разольешь.

Провожали нас в конце дня тепло, по-дружески. Лейтенант Кочетов пожал всем руки.

— Теперь ждите нас в гости. Но скидки не будет и на вашем поле.

Вернулись на батарею вечером, А тут шефы приехали. С баяном. Дружеские беседы в клубе, традиционный флотский ужин, танцы, игры в саду…

После отбоя я долго не мог уснуть. Из сада доносились переливистые соловьиные трели. Я встал, осторожно открыл окно и, возвратясь в постель, с упоением стал вслушиваться в соловьиные песни. [12]

Заслушавшись, не заметил, как вошли в кубрик дежурный Федя Заикин и командир батареи старший лейтенант Шкирман. Не зажигая света, они осторожно прошли между коек, остановились, пошептались о чем-то и ушли.

Их визит и само поведение меня насторожили. Потихоньку встал, надел брюки, фланелевку и снова лег, укрывшись одеялом. Видно, неспроста приходил командир: наверное, опять объявят тревогу. В последнее время тревоги стали частыми.

Прошло десять, пятнадцать минут. Незаметно уснул. И всю ночь мне снилась необыкновенная соловьиная музыка. Но вот в эту музыку набатом ворвались колокола громкого боя: